Книга Половина пути, страница 134 – Юля Тихая

Он не спрашивал никаких объяснений. Он не требовал оправданий или обещаний исправиться. Он просто был рядом, надёжный и тёплый, спокойный и неподвижный. И это было много, очень много шагов навстречу.

А она… что она могла для него сделать? Наверное, она могла бы перетерпеть, как-то справиться, не ломать ему удовольствия. Но надо ли было?

Та Ольша, которая всю ночь плакала в Бади, сейчас закатила бы глаза и обозвала её последней дурой. Тебя ведь не перекрыло истерикой, могла бы поулыбаться или предложить раком, чтобы не держать лицо. Всего делов-то! Уж не порвал бы, наверное, да и ты уже знаешь, что делать, если вдруг…

Той Ольше, которая только нанялась по контракту, жалась в углу фургона и боялась взять колбасы, даже не пришлось бы терпеть. Ей было бы всё равно, всё это было бы не с ней, просто нескончаемый странный сон, в котором она — висящая под потолком бесплотная точка, а тело — отвратительный мешок мяса. Его и не жалко, и портить в нём уже нечего.

Та Ольша, что была с Леком, и вовсе не поняла бы проблемы. В её жизни просто случался секс, как случается дождь, или осень, или смерть. Она не размышляла о том, хочет ли этого и нравится ли ей, потому что секс интересовало её мнение примерно так же, как липы спрашивали, пора ли им облететь.

Но всех тех Ольш больше не было. Они остались слоями где-то внутри, а поверх них наросла новая, пока плохо знакомая Ольша, которая, наконец, сообразила: Брент спрашивал. Брент говорил, что не хочет делать ей больно. Он повторял много раз, что ему важно её мнение.

И если уж делать что-то для него — то делать то, о чём он просил.

Быть честной. Не ломать себя. Дарить из щедрости, а не из страха, вины или чувства обязанности. Быть внимательной и бережной к нему — быть внимательной и бережной к себе — и принимать его заботу.

Путь ведь состоит из половин, верно? И пусть на каждой из половин свои колдобины, они равно важны. Брент гладил её по голове, когда Ольша говорила, что чувствует себя дешёвой шлюхой. А Ольша обнимала его и грела собой, когда Брент выворачивал из себя те бесконечные сутки после падения Стены и бормотал монотонно фамилии, имена и должности из списка, всего четыреста двадцать семь строк.

Она бы не хотела, чтобы он терпел. Она бы не хотела, чтобы он заставлял себя и ждал, пока всё закончится. Она переживала и нервничала, когда ей казалось, что ему трудно, или что он тратит на неё слишком много сил. И Брент наверняка чувствовал это как-то иначе, по-своему, называл другими словами, но это был похожий импульс, как будто они и правда шли к одной и той же точке, сражаясь каждый со своими чудовищами.

Я люблю тебя, говорила Ольша прикосновениями. Я люблю тебя, и мне важно, что ты думаешь. Я верю тому, что ты говоришь.

— Прости меня… то есть… не ворчи, я не извиняюсь! Я просто… мне жаль, что так вышло. Я думала, что всё прошло, но мне… мне ещё трудно.

Брент прижал её к себе крепче, а Ольша подползла выше и заглянула ему в лицо. Быть искренней оказалось неожиданно легко, как будто от неё отвалилась пара вёдер штукатурки из сомнений, лжи и желания понравиться ему хотя бы фальшивкой.

— Мне важно, что ты остановился. Нет, не ворчи! Просто — мне важно. И что ты не сердишься.

— Ну, я не рад, конечно.

— Я тоже не рада.

Брент фыркнул и поцеловал её в висок.