Книга Половина пути, страница 176 – Юля Тихая

Ещё в большом доме достаточно работы, и Ольша вызвалась начистить краны в ванной, а потом тёрла плитку так долго, что содрала руки до ссадин. Она была почти чистая на самом деле, эта плитка, мама не потерпела бы разводов или налёта. Но в том, чтобы до боли в мышцах орудовать щёткой, было что-то утешающее. Как будто так же легко можно было отмыть грязь с самой себя.

Отец написал ещё одно письмо, для Ольши, — она получила его открытым, и это почему-то оказалось больно, хотя в письме не было совершенно ничего секретного. Папа обещал «оказать содействие» и просил обозначить «требуемое (лучше списком)». Папа всегда был такой, в работе и делах, холодный и пропахший канцелярщиной. Изредка, когда из гимназии отпускали в увольнение будним вечером, Ольша приезжала к нему в квартиру, залезала в кресло с ногами и смотрела, как он курит в окно.

Было бы неплохо оказаться в таком кресле сейчас. Но как оформить это списком?

В четверг в доме Скади лепили вареники с капустой. Обсуждали традиционные рецепты, юную королевичну и планы пустить в Садовом конку. А когда Альмина отошла покормить ребёнка, мама отложила ложку и сказала ласково:

— Дорогая моя. Давай поговорим о твоём будущем?

Дом встретил Брента тишиной.

Сиреневый бульвар, одуряющий по весне, сейчас стоял унылый и лысый, только кое-где пятнами упрямо зеленела газонная трава. Пахло городом, близкой дилижансной станцией и прудами, что тянулись полосами от ближайшего квартала и дальше на запад. Сколько Брент себя помнил, там всегда ловили рыбу, а потом здесь же её и продавали, разложив на картонках прямо на бульваре.

Вот и теперь — будто и не было всех этих лет — на лавке сидел дедок, хвастаясь своим невеликим уловом. Из ведра пучили глаза караси. Брент купил одного, а потом ещё шесть кварталов шагал по бульвару, чувствуя, как рыбья жижа вытекает из газеты прямо в руку, и сам себе удивлялся.

Вот и бледно-жёлтый дом на две парадных. Холл в зелёной плитке кабанчиком, широкая, медленно скручивающаяся лестница. Совсем недавно на первом этаже висела богатая золочёная табличка: «Обширный медицинский кабинет и апотека приближенного хирурга Афиля Лачки».

Афиль Лачки пользовал королевичей, устраивал шумные анатомические театры, популяризировал анестезию эфиром и оперировал до преклонного возраста. Вслед за Афилем распоряжаться здесь стал его сын, а затем и внук, Блом Лачки.

Блом приходился Бренту родным дядей, старшим братом отца. Брент жил у него целый год перед поступлением в Стоверг, пока скрипел мозгами над учебниками. И после, уже студентами, они с Талем бывали здесь почти каждые выходные: отсыпались на мягком, баловались с учебным скелетом, ну и перемывали горы химической посуды, конечно, куда же без этого.

Хорошее было время.

Блом умер через несколько месяцев после падения Стены. Не от вражеской пули, не от атаки тангского стихийника, нет: просто не проснулся однажды утром. Брент поехал тогда на похороны, но опоздал на день и смог только постоять над свежей могилой.

Своей семьи у Блома не было, и наследовал за ним Ройтуш, а тот давно уже прикипел душой к Воложе и возвращаться в Светлый Град не пожелал. Клинику продали давнему коллеге Блома по сниженной цене, но с условием сохранения имени. Он уже успел поменять табличку на новую, куда более скромную: крупные квадратные буквы «клиника» и ниже курсивом «им. Афиля Лачки».