Книга Половина пути, страница 193 – Юля Тихая

Теперь он приехал, и оказалось вдруг, что любовь никуда не делась. Она ушла глубже, затаилась, пропиталась осознанием собственной безнадёжности, смешалась с отчаянием, — но осталась. Она снова хотела говорить о себе, прижиматься ближе, придумывать свадебное платье с кружевами и смотреть на него спящего, представляя, какими могут получиться их дети.

Ольша могла бы сказать: я люблю тебя. Сейчас ей почему-то казалось, что Брент ответит: я тебя тоже. И тогда всё это станет как-нибудь называться.

Но он ведь не хочет этого, верно? Он хочет перебрасываться смешными записками, а ещё приглашать её сюда на выходные, и чтобы было легко. И тащить его на верёвке… Брент правильно говорил тогда: свою половину пути каждый должен пройти сам. И подождать — это тоже часть пути.

Но однажды может оказаться, что ты так никого и не дождёшься.

Кажется, она думала слишком громко, потому что Брент завозился и всё-таки чихнул. А глаза у него со сна — голубые…

— Четвертак за твои мысли, — неразборчиво пробормотал Брент и широко зевнул.

Ольша фыркнула и по-кошачьи боднула его в плечо.

Четвертак, придумал тоже. В этих мыслях она не призналась бы даже за тысячу, нет, даже за миллион и медаль из рук королевича!

В самом конце зимы у Ольши был день рождения, и в этот раз он выпадал на четверг.

Большой праздник, не каждый день тебе исполняется двадцать пять! В доме Скади готовились ещё со вторника. Альмина вызвалась нагладить бельё и под одобрительным взглядом свекрови возилась с тяжеленным утюгом с углями, Квента четыре раза заставили переставить так и эдак столы, папа обещал взять отгул и приехать поздравлять. Мама, как заправский полководец, развернула великую кухонную битву и бесконечно что-то строгала, а Ольша под её чутким руководством творила томлёную утку в маринаде.

В ночь на четверг собирали из коржей торт и украшали глазурью пряники. Ольша любила и торты, и пряники, но к концу этого кулинарного безумия готова была отказаться от сладкого на весь следующий год. А вставать пришлось всего через несколько часов, морщиться, пока мама колдовала с пастой, укладывая ольшины слишком короткие волосы, громоздиться на каблуки…

— Мы могли бы отметить тихо, — предложила Ольша пару недель назад. — Без лишнего шума…

Мама расстроилась.

— Зачем же так? Родная моя, тебе нечего стесняться, и папа уже выделил деньги.

Ольша устала спорить раньше, чем начался спор. Ну, праздник и праздник, это ведь целое событие для скучного Садового. Нехорошо с её стороны лишать семью праздника, тем более что здесь так принято. И мама ведь очень для неё старается, она даже ни разу ничего не сказала по поводу отлучек на выходных. И когда Талья, цветочница, презрительно назвала Ольшу давалкой, мама безукоризненно вежливо посочувствовала ей в болезни мужа (тот уже дважды являлся в церковь нетрезвым) и рекомендовала никогда больше не сочетать кожаные перчатки с вязаной шапкой.

В общем, праздник — так праздник. Ольша даже согласилась на новое платье, ярко-красное, с длинными рукавами и вырезом лодочкой. Альмина находила его «потрясающим», а Ольша в нём казалась себе постаревшей разом на десять лет. Но, может быть, дело в том, что она и правда уже совсем не так молода и свежа, как была когда-то.

И, конечно же, на праздничный обед собрались гости.