Книга Половина пути, страница 192 – Юля Тихая

Но когда дилижанс приезжал, Брент каждый раз уже её ждал.

Поскольку смотреть в Садовом действительно было нечего, на следующей после визита к лошадкам неделе они съездили в Озёрное. Для купания погода была совсем неподходящая, зато вокруг были ёлки, непуганые местные синицы, красивые прогулочные аллеи, статуи в открытом парке при Малом дворце и даже целый зелёный лабиринт, правда, слишком маленький, чтобы в нём можно было всерьёз заблудиться. А потом Брент предложил ей гулять по Светлому Граду.

И вот уже которую неделю она каталась в город по выходным. Папа вздыхал, что они совсем перестали видеться: он приезжал в Садовое в субботу в обед, чтобы уехать в воскресенье, а Ольша путешествовала обратным маршрутом, из Садового в столицу. Папа вздыхал, и однажды Ольша отпросилась с работы на понедельник специально, чтобы зайти к нему в гости. А по выходным так и ездила к Бренту, потому что однажды эта сказка закончится, и каждой пропущенной встречи ей будет мучительно жаль.

Брент, к слову, предлагал оплачивать дорогу. Но тянуть деньги из мужчины, с которым ты спишь, Ольша — несмотря на всё свою пропащесть, — всё ещё не хотела; хватало и того, что билет обратно он каждый раз покупал сам, а ещё платил примерно везде и дарил то цветы, то шоколадки. И останавливалась на ночь Ольша, конечно, у него. Брент жил один, в тусклой и довольно запущенной старой квартире, с тяжёлыми распашными дверями и печью в изразцах.

Днём они гуляли, пару раз были в театре и один раз в зоосаде; целую субботу Ольша провела в библиотеке, а потом они весь вечер изобретали систему для прачечной на огненной стихии, но не очень преуспели. Болтали о конструкциях, вспоминали какие-то нелепости из детства, много смеялись, ещё больше — целовались и грелись друг об друга. В брентовой квартире в роли ванны выступал огромный чугунный монстр о шести лапах, и в нём можно было вполне удобно устроиться вдвоём.

И ночью — ночью тоже было хорошо. Вот казалось бы, они каждый раз делают примерно одно и то же, а всё никак не надоест! И это «одно и то же» всё равно получается разное, то пронзительно-нежное, почти до слёз, то страстное на грани с жёсткостью, когда они оба были пьяными и одуревшими друг от друга.

— Спокойной ночи, — шептал Брент в ольшины медленно отрастающие волосы.

Она целовала его в плечо, натягивала одеяло повыше и выдыхала тепло, чтобы уютно устроиться в нём и плавать в ленивой неге. Тогда Брент тянулся потушить лампу над ними, и на комнату падала ночь.

…Утром Ольша проснулась раньше него. В комнату через неплотные шторы уже заглядывало солнце, сбитые простыни спутались с покрывалом, а Брент лежал на боку, умильно подложив под щёку кулак. Лицо у него было невероятно глупое, приоткрытый рот скривился, а нос морщился, как будто никак не мог решить, хочется ли ему чихать. Зато лоб расслабленный, едва заметно трепещут ресницы, и он такой спокойный, такой домашний, такой…

Вот где-то здесь Ольша и поняла, что провалилась как шлюха, и даже просто как взрослая женщина с мозгами провалилась тоже.

Она полюбила его ещё в дороге, когда никто ничего не говорил, когда были только пустота безвременья и человеческое тепло рядом. И чувство это было — для неё одной; крошечный встревоженный огонёк, который нужно прятать руками от ветра. Она говорила себе, что ни на что не рассчитывает и ничего не ждёт, но это было, конечно, враньё. Потому что глупое сердце любило, мечтало о любви и радо было обманываться, а потом едва не разорвалось от боли.