Книга Половина пути, страница 36 – Юля Тихая

— А ты?

— Я? Ну, я так… привет, спасибо, сколько стоит. Что-то знаю. Ещё песни мама пела, пока был маленький. Сказки были… Оттуда ещё что-то.

— Это правда, что язык тан-жаве — как тангский?

Вопрос — после войны-то — был неловкий, но Брент только засмеялся:

— Ну, скажешь! Это пусть языкознанцы разбираются, что там похожего, а я учил тангский на курсах, ничего общего. Ну вот даже «мама» — по-тангски будет «баджи», по-нашему «ома». Хотя… «сестра» немного похоже, «ча» и «чама». Но так можно и с марским что-нибудь похожее найти.

Ольша прищурилась, поглядела на Брента по-новому. Если бы он сам не сказал про детство и не управлялся так ловко с ящером, она ни за что не подумала бы, что он тан-жаве, пусть даже и наполовину. С другой стороны, не то чтобы Ольша видела много тан-жаве. Казалось, что они все блондины, ну так и марцы бывают светлые, чего в этом такого? А вот форма лица, грубоватые носы, низкие брови, — это всё Ольша знала как-то теоретически и на Брента примерить не могла.

Лицо у него было простое, округлое, нос как нос, брови как брови. Обычное лицо. Но, может быть, Ольша просто видела мало тан-жаве.

Брент тем временем рассказывал про капища, куда носят хлеб после похорон, и про то, что фигурки буйвола вырезают из дерева, как обереги. Золотой буйвол, по поверьям, мог ходить по воде, как по суше, а сияние его глаз было подобно солнцу. Кажется, ему молились, но про это Брент уже толком ничего сказать не мог.

Настроение у него явно было хорошее, а Ольшу теперь грызли совсем некрасивые вопросы. Но Брент сказал сам, всё так же расслабленно следя за дорогой:

— Эта земля — это Марель. Давно уже Марель, все знают. У тангов в горах просто не растёт толком ничего, вот они и болтают всякую ерунду про культуру и родственные связи.

И Ольша украдкой выдохнула. Нехорошо вышло бы, если бы её нанял какой-нибудь предатель.

Брент тем временем охотно рассказывал про семью. Его мама исполнила бабушкину мечту и стала медсестрой, так и познакомилась с приезжим медиком. Старшая сестра Брента тоже работала в больнице, но занималась всякими психами, из тех, у кого голоса в голове и кто думает, что он — потерянный королевич. Её даже в войну не призвали: на фронте, конечно, довольно психов, но нужды там другие, всё больше пришивать и отрезать, а не с голосами разговаривать.

Брент и его младший брат получились стихийниками, оба отучились в столице, оба служили.

— Таль потерял ногу, — сказал Брент после небольшой паузы. — Полтора года тому. Вернулся домой, работает где-то в городских службах. Он водник. Седьмой уровень, как у меня.

И Ольша вдруг — сама себе удивилась — сказала:

— А я одна в семье одарённая. У меня два старших брата… не знаю, что с ними сейчас, и с папой…

Брент легонько пожал ей руку.

— Ты не писала домой?

— Я написала маме. Из Рушки, но она если и ответит, то в Воложу.

— А с чего ей не ответить?

Ольша пожала плечами. Наверное, и правда ответит. Чего ей не ответить.

— У нас не очень отношения, — тихо призналась Ольша, отведя взгляд. — Я была любимая дочка, пока не проснулась сила, а потом…

— А потом что, стала нелюбимая?

— Не то чтобы… просто я уехала в гимназию, потом в Стоверг, потом на фронт, а огневичка — это не совсем дочка.

У Брента было такое лицо, как будто ему предложили на ходу разделить конструкцию на пятнадцать частей.