Книга Половина пути, страница 35 – Юля Тихая

— Запрыгивай, — добродушно сказал он, а потом без предупреждения подсадил её в повозку, просто подняв за талию: ни дверцы, ни лесенки здесь не было.

Сам Брент упёрся руками в борт и легко перекинул себя внутрь.

Пока Ольша отмирала, довольный собой Брент проверил, как закреплён навес, пересчитал сумку и мешки, намотал поводья на шест в центре «лодки» и, коротко его дёрнув, велел:

— Ну, пошёл!

И меланхоличный ящер покорно двинулся вперёд, неслышно и довольно бодро, даже неожиданно для такого крупного и неграциозного на вид существа. Повозку здорово трясло, пригород Рушки тонул в осенней листве, день был погожий, а поднимать конструкцию нужно было только на следующий день пути, — и Брент излучал такое довольство, что сопротивляться ему было невозможно.

И Ольша, поймав его взгляд, робко улыбнулась.

❖❖❖

За городом мостовая сменилась грунтовкой, и трясти стало поменьше. Шитаки ровно бежал по дороге, ни на что не отвлекаясь и не вредничая, и внимания возницы не требовал, но Брент всё равно держался за рычаг и охотно объяснял Ольше, как управлять этой штуковиной.

— Если резко дёрнуть на себя… нет, не трогай… это на крайний случай, тогда поводья натянутся, и ящер остановится. Шитаки чувствительны, и достаточно потянуть совсем чуть-чуть…

Ольша держалась за рычаг обеими руками, а брентова ладонь лежала поверх, и он как раз направлял, показывая, как это: чуть-чуть.

Ладони у него были сухие и горячие. И хотя Брент не делал совершенно ничего смутительного, Ольше всё равно было отчаянно неловко. Успокаивало только ровное дыхание под счёт, на каждые восемь — раскинуть силу по округе и собрать её снова, проверяя, нет ли по близости какой-нибудь твари.

— А ты, получается, тан-жаве? — спросила Ольша, когда урок вождения, наконец, подошёл к концу.

— Не, — Брент потряс головой и улыбнулся. Ему очень шла такая улыбка, широкая, домашняя. Даже странно, что сурового и надёжного Брента так воодушевила какая-то ящерица! — Только на половину. Мама тан-жаве, в Зиде — это её родители. А папа столичный медик, уехал в Воложу по распределению, да и остался.

Ольша прикусила губу. Брент легко говорил о доме и семье, и можно было бы спросить что-нибудь ещё: про детство, про тан-жаве, да хоть бы и про байки про золотого буйвола. И ей, пожалуй, даже было интересно, да и чем ещё скрасить дорогу, кроме болтовни?

Но такие вопросы как будто требовали ответной откровенности, а говорить о себе — после вчерашней-то попойки! — было неловко.

Брент, правда, и не требовал вопросов. Отпустив рычаг, от откинулся на сиденье, заложил руки за голову и принялся рассказывать сам.

— Не все тан-жаве — одинаково тан-жаве, — Брент глубокомысленно почесал нос, а Ольша снова выдохнула силу и, чуть подумав, скинула ботинки, устраиваясь на сидении с ногами. — Вот мой дедушка — настоящий тан-жаве, за всю жизнь не уезжал дальше Воложи и даже в марской школе не учился. А бабушка пусть и родилась в Зиде, а окончила восемь классов, мечтала стать медсестрой. Но в училище её не взяли, так что она вернулась, вышла замуж…

Ольша кивнула, завозилась, пытаясь устроиться поудобнее. Спинка была жёсткой, а борт поднимался над сидушкой невысоко, и усесться в углу, как она любила, было нельзя.

— Они дома говорили на местном, а в посёлке уже — кто как. Дедушка так до старости и не научился падежам, а бабушка хорошо болтала, переводила ему, если надо. Но дома только на местном, такой порядок. И мама моя с ними, с братьями тоже на местном, но сама говорит, что уже забывает язык, что думает по-марски.