Книга Половина пути, страница 82 – Юля Тихая

Ссыпать потом в неё же высохшие лепестки…

И, когда солнце поднялось совсем уж неприлично высоко, Ольша всё-таки погладила Брента по щетине и чмокнула в уголок губ. И завизжала, когда он обхватил её своими лапищами и уронил на себя.

Оказывается, целоваться с человеком, в которого ты влюблена — совсем не то же самое, что целоваться просто так! Даже если человек тот же, что и вчера, да и чувство вряд ли возникло за одну ночь. Ольша плыла, впитывала в себя тепло, прижималась доверчиво. А потом протянула капризно:

— Вообще-то я разбудила тебя с корыстной целью!

Брент рассмеялся, потянулся, сел и жестом фокусника достал из сумки конфетку.

Бедный шитаки за ночь наплавался, нажрался каких-то подводных трав и повеселел, но возвращался по дороге всё равно неохотно, и Бренту пару раз даже пришлось на него прикрикнуть. Зато потом, когда странные люди подняли свой светящийся клубок и согласились убраться подальше от этого поганого, пропахшего горелыми тварями места, они почему-то решили никуда не торопиться! Ни мозгов у них нет, ни нюха, да они даже лужи не любят, тьфу, что с них взять!

Ольша какое-то время честно вглядывалась в сияющие линии — как и все дни до этого, они были восхитительно прекрасны, и нигде в конструкции нельзя было найти явных несовершенств, — потом, заскучав, глазела на однообразные пейзажи, потом листала брентов справочник. Взялась посмотреть и одну из его тетрадей, и с первой же страницы начала придушенно хихикать.

Брент глянул на неё с недоумением.

— Это что? — спросила Ольша с самым невинным лицом.

— Собака.

— Собака?!

Изображённая Брентом «собака» была похожа на колбасу на палочках, у которой с одного из концов торчала наверх ещё одна колбаса, немного покороче. Рисовать Брент не умел, но, судя по всему, любил, потому что различные художества красовались почти на каждой странице, аккуратно вписанные между заметками, расчётами и схемами. Больше того, некоторые из рисунков хранили в себе следы ластика, то есть умелый мастер обнаружил в своём шедевре некоторые недочёты и, надо думать, исправил их.

— Нарисуй свою, — лениво предложил Брент.

И Ольша, высунув язык от усердия, нарисовала. Надо сказать, у неё получилось не особенно лучше, хотя Ольша, как и полагается хорошей девочке из приличной семьи, довольно долго посещала уроки рисования и хор и даже умела вышивать гладью. Но не так-то это легко, рисовать собак в движущейся повозке, удерживая три разных вида магии, когда мужская рука легонько оглаживает твой бок!

— Это что? — очень серьёзно спросил Брент.

— Собака, — обиделась Ольша. — Портрет!

Собачья морда была, пожалуй, похожа скорее на щедро покусанный осами хвост.

— А уши где?

— Прижаты! Она сердится!

На самом деле про уши Ольша забыла. Так вот, чего здесь не хватало…

— А у тебя вот это — что такое?

— Октаэдр.

— А под ним?

— Не помню. Коняшка, наверное.

— Коняшка?!

Если бы Ольша взялась угадывать, она проиграла бы с треском. И, снова засмеявшись, принялась листать тетрадь дальше.

— Весело ей, — проворчал Брент беззлобно, — посмотрите на неё…

Ольша устыдилась и, взмуркнув, потёрлась носом о его шею. Брент шумно выдохнул и чуть не уронил свою половину схемы. Ольша поцеловала бьющуюся жилку, потёрлась носом за ухом, прикусила мочку… выдохнула тепло так, чтобы нагретый силой воздух расползся по его коже.