Книга Симбиоз. Моя чужая победа, страница 27 – Майя Фабер

Желание переехать из общей «детской» в подвал у Мары, как и многое другое в ее голове, возникло неожиданно. А его исполнение, как водится, застало домочадцев врасплох. Потому одним холодным ранним утром Алекс проснулся от скрежета диванных ножек, с противнейшим звуком царапающих старый, местами крошащийся паркет. План перемещения спального места оказался сырым, а потом и вовсе уперся в тупик: узкая дверь спальни имела отдельное мнение на этот счет. Пришлось, отсмеявшись, вставать и помогать. Мать идею не одобрила и то и дело бросала на Алекса косые взгляды — мол, ты старший, мог бы и сам в подвал уйти. Он морщил нос, но отмалчивался.

Вскоре же стало ясно, что никакие обмены Маре и не нужны, она счастлива на «своем этаже». А Алекс, к собственному удивлению, понял: что бы ни ждало их в жизни, он всегда будет толкать для нее диван. Чего бы ему это ни стоило.

Позади него негромко щелкнула дверь, и ровный желтый свет заструился вниз по ступеням. Мать в мягких домашних тапочках, подошвы которых зачастую слишком скользили по гладкому полу, спускалась, как всегда, бесшумно и осторожно. Алекс не слышал, но чувствовал ее приближение.

— Стулья бы купить, — словно невзначай заметила мать, остановившись над ним и рассеянно поглаживая пальцами по его волосам.

— Угу.

Ни одного стула в комнате не было. Мара вечно смеялась, утверждая, что они ей и не нужны. Она могла проводить на ногах почти все время, то расхаживая по комнате, то пристраиваясь в уголочке. Даже работать предпочитала стоя. Диван так и остался брошенным посередине комнаты со времен переселения. С тех пор ни разу не сложенный и не прибранный, для отдыха он годился разве что самому непритязательному посетителю подвала. Мать называла его приманкой для нервных родителей и страшным оружием против мизинцев на ногах, но убирать не заставляла, за что Алекс, единственный человек в доме, знавший, что ножки дивана после переезда в подвал держатся практически на соплях, был молча благодарен. Сдвинь — и придется покупать новый, а бюджет у них и так маловат.

— Поссорились? — спросила мать чуть слышно.

— Немножко.

— Понятно.

Аккуратно перешагивая через разбросанную по полу одежду, она подошла к столу. Поправила свисающий с края провод. Еще один. Задумчиво оглядела длинные узкие столы вдоль стен, заваленные непонятным электронным мусором. Мара тащила домой все, что ей попадалось. Алекс не удивился бы, узнав, что она и по свалкам за этим хламом рыскает. По большей половине уже невозможно было понять, чем оно являлось в прошлой жизни. Гнутые железки, торчащие из них провода, осколки информационных чипов и кристаллов.

На обитых утеплителем стенах — до облицовки руки не дошли, — теряясь между многочисленными схемами, инструкциями и плакатами, с маленьких, бережно приколотых семейных фотографий смотрели улыбающиеся лица. Мать взяла один из снимков, с заметным усилием вырвав старомодную булавку, подержала в руках, вглядываясь в изображение, развернулась и молча протянула сыну. Алекс принял его, скорее, от неожиданности, чем осознанно. На нем веселая мелкая девчонка-шатенка двенадцати лет сидела на плечах у хмурого шестнадцатилетнего парня.

— Даже тогда она не разучилась смеяться, — услышал он голос матери и едва заметно кивнул. — Скоро помиритесь, — добавила она твердо и уверенно, как сообщала непреложную истину.