Книга Лорд зверей, страница 97 – Джульетт Кросс

Дело было не только в зиме — не в голых сучьях, тянущихся, как кривые руки, и не в их бряцании на порывах ветра. Не в том, что переплетение ветвей от дерева к дереву почти поглотило скудный дневной свет. Здесь была магия — тёмная магия.

За месяцы в Пограничье я повидала немало тёмных фейри с даром. Само рождение не делает дар злым. Всё решает природа того, кто его носит: направит ли он силу туда, куда велят боги, или в мрачные, нечестивые замыслы.

Я быстро поняла, что мой отец ошибался насчёт тёмных фейри. Он проповедовал — своим детям, придворным, стражам, всему народу, — что всякий тёмный фейри — враг. Гнусный род, к которому и относиться надо как к злодеям.

Я быстро поняла, что он ошибался. Боги не творили «благословенную» и «проклятую» расу. Они родились от разных богов: одни получили дары света и исцеления, другие — дары силы, разрушения и подчинения.

Викс, древний бог земной тверди, и его Мизра — благословенная смертная спутница — породили детей, ставших прародителями тёмных фейри. По учёным текстам Мородона эти дети — демоны огня, земли, тени и зверя. Огненные — это призрачные-фейри, многие из них владеют огнём, как король Голлайя. Теневые и звериные демоны — сами знаете кто. Земных же фейри сын Викса, Дагдал, проклял и изгнал из мира живых.

Я шла всё глубже, перешагнула особенно корявый корень, торчащий из земли, и подумала о своём даре сиренскин. Он позволяет мне соблазнить врага — и уничтожить. По всем признакам мне бы стоило быть тёмной фейри. Но я — нет. Меня поцеловали редкой магией — столь редкой, что ни у кого из моих её нет; она известна лишь по книгам учёных. И то — книги ошибались: мой дар не только убивает, он ещё и дарит наслаждение. Я думала о богине Немии, покровительнице морей: зачем она дала мне такой дар?

Зачем — и чему я предназначена?

В тот миг, когда я спрашивала себя об этом, пульс магии согрел мне кровь. Будто сама Немия заговорила во мне, велела призвать силу, чтобы показать, для чего я рождена.

Чем ближе к центру Вайкенского леса, тем темнее становилось. Ни одно животное не издавало звука — будто всё живое бежало отсюда. Я поняла, почему наяды и дриады оставили эти места. Это проклятый лес — и причины я могла не гадать. Само присутствие гримлоков отравляет воздух. Я не видела и не слышала их, но чувствовала мерзость на каждом порыве ветра. Если их здесь нет сейчас — значит, они близко.

По наитию я начала напевать старую балладу. Бабушка пела мне её, когда мы с ней загорали на берегу Немианского моря. Она была единственным светом в моей жизни — рядом с Дрэйдином, — но умерла, когда я была совсем мала. Я помню немногое — её мягкую улыбку, ласковые руки и эту песню, что она пела мне и сёстрам на белом песке; и всё же казалось, что пела она её только мне.

«Глубины моря шепчут, манят к себе,

Зовут назад — к Немии, владычице и госпоже».

Порыв ветра загремел голыми ветвями, когда я вышла на поляну. Редвир сказал: раз я здесь — уже почти пришла. Надо лишь идти дальше по вытоптанной тропе — звериной, что опустела, когда зверьё бежало из этих гнусных чащ. Она выведет к старому дубу.

Я пела дальше, чувствуя, как кожа уже начала светиться — пробуждалась сиренскин-сила, может, и от мелодии, и от близости опасности.

«Волны зовут домой, из чужих берегов,