Книга Эсперанса, страница 25 – Наталья Шемет

— Откуда ж он выискался-то? — спрашивает Марьяна, а саму холод ледяной волной пробирает — словно в стужу лютую на мороз выскочила. Нету ж рядом никого.

— Он с месяца ко мне спускается, — говорит Любомира. — Волосы у него черные, как угольки в печи. А глаза не то серебром, не то зеленью отливают.

Страшно напугалась мать. К знахарке местной долго дитя водила, как муж-то не прознал. Строгий Трофим у нее был, дюже строгий. А Любомира там и прижилась, у травницы-то. Помогать ворожее вместе с матерью стала.

Бедная Марьяна все для знахарки делала, что та ни попросит — лишь бы Любомирку родненькую спасти, злые силы от нее отвести. Сживут же со свету, коли прознают. Сживут… Ой, не любят в деревне ничего такого, ой не любят… Была одна девка — скотину заговаривала, когда хворь какая нападала. И ту не пощадили, а вроде ж доброе дело делала. Одну знахарку только в деревне и терпели. Боялись.

Что про Любомиру говорить… А надо поведать, что любила мать дочь свою больше всего на свете. У других-то баб по семь-девять детишек по двору бегали, у нее же одна доченька только. Так судьбина злая распорядилась. Второго ребеночка ждали, да заболела Марьяна сильно. На том все и закончилось. Долго ее знахарка выхаживала. Выходила. Да только не женщина она теперь. Хорошо, хоть Трофим не бросил. Так и жили, с одним дитятком.

Любомира росла-росла, да расцвела — не было краше в деревне девицы! На ярмарку мать ее одну не отпускала — лучше всех плясала дочка, ни у кого не было косы длиннее да светлее, глаз таких ни у кого не было — темных, глубоких, как небо в ночку беззвездную. Еще в детстве ведьмаркой звал ее парнишка один. Сам насмехался, за волосы таскал, а другим в обиду не давал — выше на голову ребят был деревенских, да и покрепче. Обошлось — не тронули Любомиру. Любил, оказывается, ее Василь, с тех самых пор. Только сам не люб был дочке Марьяниной — не знала девица, что это такое. Матушку да батюшку почитала, а больше — никого. Но пойти за хлопца согласилась. Хороший парень, работящий. Отчего ж не пойти? Да и защитит всегда.

По осени, как урожай соберут, свадьбу сыграть решили.

А слава дурная о Черном озере все ширилась, русалок теперь многие видали. Из других деревень частенько вести горькие доносились. Что добры молодцы придут коня напоить, свои, аль приезжие — все одно русалкам тем. Мужики пойдут напиться, красны девицы… Много народу в озере утопло. Страшно было туда ходить, никто не отваживался без особой нужды.

Одна Любомира не боялась, с самого детства забредала, смотрела, как русалки плещутся, да невредима возвращалась. Не обижали ее утопленницы. Хохотали, ворожили — да не трогали. Резвятся, шутят, а к ней не подбираются. Вдали шурудят да поглядывают только. Словно запретил кто.

Сколько ни уговаривала ее мать не ходить по лесу да к Черному озеру одной — не слушала. Упрямая была. Таких трав, как Любомира, никто больше не приносил — а ведь они многим помогали. Трофим хмурился и ничего не говорил. Любил жену и дочку, как умел. Журил частенько женушку, а дочку словно побаивался, как русалки те.

Вот пошла как-то раз Любомира снова за травами. Да опять к озеру свернула.

К самому бережку подошла, ох, манит гладка водица! Словно зеркало. Тронь — чай, пальцы не окунутся, по поверхности скользнут. На себя загляделась девушка. Да и было чего — красы же невиданной!