Книга Эсперанса, страница 27 – Наталья Шемет

А теперь и вовсе стала в лесу пропадать.

Да все время и встречала его. Сама себя не понимала — не то хочет видеть, не то чурается. Не то силится разглядеть парня среди деревьев, не мелькнет ли, не появится? Не то скорее цветов нарвет, трав насобирает, да домой бежать без оглядки. Не знала прежде Любомира такого. Никто кроме него не нужен, никто… По ночам же снился, в ветре его голос чудился, звал за околицу выйти да на небо лунное поглядеть. Не знала, не ведала — как это, когда постоянно видеть кого-то хочется. Только в эти глаза глядеть да не наглядеться. Только этот голос слышать — и не важно, что за слова произносит он, то ли про птиц да зверей рассказывает, то ли про страны дальние, неведомые… Вспомнила, где видела. Он ее и спас, когда чуть не утопла дитем-то.

Каждый раз встречал в лесу Любомиру парень незнакомый. А вскоре дорогим стал, родненьким — словно всю жизнь только его и знала, будто давным-давно вместе, да росли с младенчества рядышком.

Молчала Любомира. Ничего о своих мыслях ему не рассказывала. Изнывала только — люба она ему, или нет? Про Василя думать забыла, про жениха своего.

И тот, кто любимым стал, да единственным, тоже молчал.

Только веточки с пути да в сторону убирал, если по девичьему лицу милому задеть могли, да в косах запутаться. На тропинке, где только одному пройти можно было, близко-близко шел, аж замирало сердце у Любомирушки. А когда зацепилась носком за корень дерева, под локоть подхватил. Удержал — не упала. Только в глаза заглянул — близко так.

Смелая Любомира чуть чувств не лишилась.

Не боялась она его. Не причинит вреда — точно знала. Не такой, не злой. Да только с ним рядом ноги подкашивались, не слушались, да сердце из груди выпрыгивало.

А он травы помогал отыскивать нужные, охапками цветы рвал — полевые да неведомо-болотные цветы приносил, те, что на вид невзрачны, но сердцу дороже самых ярких, самых красивых. Только не брала их домой Любомира. Как объяснит, откуда? Сама не нарвешь…

Лето к середине катилось.

А потом в озере один дурак из деревни утоп. Пьян был, да только переполошился народ-то. Мол, и за нас уже взялись русалки, говорят. Озорничает нечисть, куражится, вон, на Потапа позарилась. Мужики кто посмелее к озеру ходили — чудом вернулись. Видали, говорят, русалок-то. Да только это не самое страшное было. В лесу охотники заплутали. А когда воротились, сказывали, будто тьма в лесу поселилась. Мол, слышали да такое видели, едва ума не лишились. А что именно — так и не поведали. Начинали говорить — как за язык кто держал. Ни слова не вымолвить.

Неспокойно стало на душе у Любомиры. Долго, ой, долго никого русалки не трогали… А в лес теперь как ходить?

Что за тьма там? Страшно. За себя, за него — страшно. Да только ноженьки сами за околицу несут. Ой, плачет сердечко, птичкой в груди бьется, наружу просится — так бы и выпустила, пусть летит к нему. А ведь она не то что какого он роду-племени, даже имени его не знает.

А вдруг… Неужели ее любый и есть тьма, поселившаяся в лесу? То, что не простой человек, давно поняла. В деревне ни разу не объявился, дальше поля носа не кажет. Но все равно каждый день бежала в лес, с милым свидеться, а жених ее, Василь, становился все мрачнее день ото дня — понимал, что сердцем не с ним его суженая, в облаках витает его нареченная.