Книга Эсперанса, страница 57 – Наталья Шемет

— Что делать будем?

— Пошли отсюда. Мы ничего не видели.

— Оставить вот так?

— Нам-то что!

— Не… Живой же. Ну-ка, взяли, давай, нечего. Мне что ли одному волочь.

Не стоит гневить морских богов. Если море отпустило, человек не имеет права на роль палача. Не смогли бросить найденного на берегу островитяне, ведь считали, что каждая жизнь — драгоценна. Тем более, в поселении жители сами были потомками некогда разбившихся мореплавателей.

Уцелевшие на беду оказались не теми, кто мог построить нечто большее, чем лодку или плот. Поэтому пришлось выживать здесь. Выжили. Мало-мальски освоились на острове — благо, водились на нем и звери, на которых охотились, и росли растения, пригодные в пищу. Но все равно жили тяжело и впроголодь.

— Зачем? — спрашивали спасители сами себя и не могли ответить. Голодных ртов и так хватало. Но приволокли полуутопленника к дому старшего, положили у входа, стали ждать. Понемногу начали подтягиваться жители. Их было не много — несколько семей, тут же родившиеся ребятишки. Достаточно, чтобы распределить работу и вместе просто жить.

Переговаривались негромко, ждали, когда выйдет главный.

Старый, очень старый человек вышел, осмотрелся. Думал недолго.

— Верно сделали, что не оставили. Ну, если найдется, кто и согласится его выхаживать…

Все молчали. Никто не вызвался. Да, жизнь ценнее всего, но, если выбирать между своим ребенком и чужаком…

— Мы уже спасли его. Не можем бросить, — возвысил голос старик. — Если никто не поможет несчастному, морские боги не будут благосклонны. Они отпустили его — к нам.

Все равно собравшиеся молчали.

— Я помогу.

Вперед вышла черноволосая худая женщина. Спину она держала неестественно прямо — словно силой заставляла себя держаться ровнее. Казалось, ткни — переломится.

— Ты? Тебе своих забот мало?

Женщина нахмурила брови, лицо приняло скорбное, но упрямое выражение.

— Но если не я — кто? Жизнь — это свято. Мы не можем оставить его умирать. Никто не стал возражать.

— Ну, так тому и быть. Может, от него будет и польза, — сказал старейшина.

Перечить не стали, оспаривать решение — тем более. Женщина знала, что помощи не дождется — но была благодарна и за то, что спасенного перенесли к ней в дом. Уложили на тюфяк, набитый сухой листвой. Женщина осталась рядом.

Оставалась рядом несколько долгих дней и ночей — так часто, как могла себе позволить.

Пока человек не пришел в себя.

Сознание вернулось нестерпимой болью в груди. Дышать невозможно, не дышать — тоже. Застонать — из горла вырывается хрипящий звук, меньше всего похожий на человеческий голос:

— Я море… море…

Он сам испугался булькающих звуков, выплескивающихся из горла. Попытался сосредоточиться. Произнес раздельно:

— Как тебя зовут?

— Эсперанса, — ответила сидящая рядом женщина, поправила тонкой рукой выбившуюся из гладко убранных волос прядь. Глаза на мгновенье полыхнули ярко и тут же потухли.

— На де ж да, — прошептал и отвернулся. Больно смотреть на свет.

Надежда — именно она держала на поверхности, пока его, обломок кораблекрушения, носило по бескрайнему морю. Та, что ведет вперед, светит, согревает. Надежда — то, ради чего хочется жить вопреки самым страшным силам и вещам. То, что дает желание чувствовать и мечтать. Он и не думал, что это воплотится в живую женщину.

— Как тебя зовут? — тихо, ласково спросила Эсперанса.