Книга Эсперанса, страница 58 – Наталья Шемет

Своего имени он не помнил.

Приютившая его семья была очень бедной даже по меркам острова. Покосившийся домик, худая крыша, хлипкая перегородка внутри. Они не были родом из богатых, впрочем, здесь после кораблекрушения стерлись все различия. Выживать приходилось всем. В доме жили четверо: муж, двое детишек и она, Эсперанса.

Ее нельзя было назвать красивой. Но что-то было в ней особенное — как… как в надежде. То, что манит и притягивает, и будоражит, и просыпаешься с влажными ручейками от уголка глаза к виску. И хочется потянуть ленту, которая удерживает ее волосы, и пусть они упадут за спину блестящей черной гладью, и сесть рядом, прислонить ее голову к своему плечу и сидеть, попуская как песок через пальцы смоляные пряди. Надежда на возвращение, надежда на то, что есть гавань, место, где ждут, куда всегда можно вернуться… или надежда найти такую гавань — вот что движет моряками, уходящими в дальнее плаванье, а не только жажда наживы или далекие сокровища. Да, слава, деньги, богатство — все это желанно, но не всегда ради себя. Хочется снова увидеть жену и детей, родные берега и герань на окошках. И верить, что все — не напрасно. И сделать кого-нибудь счастливыми.

У него не было ни жены, ни детей — была любимая, которая прокляла его там, на другом конце земли. Он хотел отправиться к далеким берегам — она не собиралась ни оставлять привычную жизнь, ни менять привычный расклад. И не хотела отпускать его. Она была его невестой… так и не стала женой. Его же гнали вперед честолюбивые надежды и мечты — заветным желанием были власть, деньги, сокровища… он меньше всего думал о той, кого оставлял и о том, будет ли эта гавань ждать по возвращении именно его корабль.

Он не получил ни славы, ни сокровищ. Как и все, кто были с ним. Многие мечтания остались в том шторме. Люди не то, что не дождались исполнения желаний — им не дали шанса даже попытаться.

Все изменилось в мгновение ока. Ветер, вода стеной с небес, буря… Помнил, что недавно единственной мыслью было выжить, если не было мысли умереть. Как это отличалось от всего, о чем он помышлял прежде! Он выжил. А зачем?

Больше у него не было никаких желаний.

Он мог бы желать вернуться — но нет, не хотел возвращаться. Он помнил крик каждого погибающего… он не хотел. Погибли все. У многих были семьи, родные, любимые… Должны были выжить они, выжил он один — почему? Да, он благодарен. Но смысла в этом существовании не находил.

Зато, кажется, нашел свою гавань. Хотелось к ней, к Эсперансе.

* * *

В поселении на чужака смотрели косо. При его появлении замолкали голоса, утихали самые оживленные разговоры.

Некоторые откровенно шугались, женщины хватали детей, прижимали к себе, и те прятали лица в складках широких длинных юбок. Или вовсе уводили ребятишек с улицы, когда он показывался вдали. Вопящих, ничего не понимающих, еще минуту назад возившихся в песке малышей матери подхватывали и, извивающихся, тащили в дом.

Он работал наравне со всеми. Освежевывал застреленных на охоте животных, помогал собирать плоды и растения, ремонтировал косо сколоченные лодочки, чинил снасти. Его не прогоняли. Но и не заговаривали без надобности. Он не настаивал. Речь восстановилась, но беседовать особо не хотелось.

Пожалуй, стоило признать, что чужака не любил никто. Отчего-то родилось поверье, что может сглазить, что он сам — морской бог или морской дьявол. И пришел, чтобы натворить бед.