Книга Мой сосед — вампир, страница 27 – Дженна Левин

А пока… спущусь к озеру и пробегусь. Слишком давно я не выходил на ночную пробежку. Надеюсь, прохладный воздух приведёт мои мысли в порядок. А если нет — может, поможет одна из книг, что дал мне Реджинальд.

Совсем не по теме: сегодня я узнал, что в мире существует поистине ошеломляющее разнообразие кухонной утвари. Похоже, именно двадцать первый век в итоге меня доконает — если, конечно, мисс Гринберг не сделает это раньше.

FJF

На следующее утро я проснулась позже обычного, делая всё возможное, чтобы оттянуть момент выхода из комнаты и избежать встречи с Фредериком так скоро после вчерашнего.

К счастью, когда я наконец высунула голову в коридор, закинув на плечо свою огромную сумку с художественными принадлежностями, его нигде не было видно. Конечно, в одиннадцать утра он и не должен был покидать свою спальню, но я всё равно выдохнула с облегчением. Неизбежное можно было отложить ещё немного.

Дверь в его комнату была закрыта — впрочем, она всегда была закрыта, даже прошлой ночью, когда мы столкнулись, — так что я не могла понять, спит он там или нет. Я шла как можно тише, на всякий случай, направляясь к входной двери. Двигаться бесшумно было и неудобно, и нервно: моя походка и в лучшие времена не отличалась особой грацией, особенно с сумкой, весившей как маленький астероид. Но дверь так и осталась закрытой.

Если он был внутри и услышал меня — значит, он избегал меня так же старательно, как и я его.

И это было нормально. Более того — даже лучше, чем альтернатива.

Наверное, я никогда в жизни не радовалась так сильно, как через час, когда оказалась в своей студии. Точнее, называть её своей было не совсем правильно. Помещение носило название Living Life in Color и принадлежало Джоанне Ферреро — эксцентричной пожилой женщине, которая десятилетия назад была довольно известной фигурой на чикагской арт-сцене.

Студия располагалась на первом этаже небольшого здания в районе Пилсен и делилась между двумя десятками местных художников, металлургов и керамистов — людей, относившихся к своему делу с разной степенью серьёзности. Некоторые, как я, надеялись однажды превратить искусство в карьеру и проводили здесь столько времени, сколько позволял график. Другие — вроде Скотта, которого я увидела за большим общим столом посреди студии, — имели обычную дневную работу и просто арендовали место, чтобы выпускать пар и давать выход творчеству.

— Привет, Скотт, — сказала я, искренне обрадовавшись его присутствию. Было утро среды, и студия почти пустовала, так что за большим столом оставалось полно свободного места. А это мне подходило: я любила раскладывать все свои материалы с размахом.

Я придвинула стул и начала рыться в сумке в поисках карандашей.

— Привет, — отозвался он, оторвавшись от своей работы — угольного наброска букета роз, любимых цветов Сэма — и повернулся ко мне. — Рад, что ты пришла. Мы с Сэмом как раз хотели тебе написать — тут подвернулась одна возможность.

— Правда? — Я подошла к полке с пометкой C. Greenberg, где хранились мои незаконченные холсты. Из-за уведомления о выселении и переезда меня не было в студии уже почти две недели. К счастью, моё текущее полотно — акварельное поле подсолнухов в ярко-жёлтых и зелёных тонах, поверх которого я собиралась наложить как можно больше обёрток из фастфуда — пережило моё отсутствие без последствий.