Книга Лекарка поневоле и 25 плохих примет, страница 40 – Ульяна Муратова

— Грег, вали отсюда, пока у тебя все органы работают, и больше на моём пороге не появляйся. Никогда.

— Нет, ты не поняла, — вдруг резко толкнул меня он внутрь избы. — Пока ты мне не дашь успокоительное, я не уйду, ясно?

— Предельно, — ответила я. — Сейчас принесу.

Винтовка стояла у печки, я подошла к ней и подхватила, а потом навела дуло на него и процедила:

— Пошёл, ик, вон отсюда. Если ещё раз покажешься — я тебя подстрелю и лечить не буду, а Мигне скажу, что ты ко мне приставал. Мне терять нечего!

— Ах ты сука! — выдохнул Грег, вытаращился на меня бешеным богомолом, но против винтовки не попёр.

Ушёл.

А я осталась одна, злая и невыспавшаяся. Нет, с деревенскими определённо нужно что-то решать!

Понятно, что любое общество стремится к сохранению покоя и гармонии — гомеостаза. Как только возникает конфликт, самой естественной реакцией со стороны окружающих становится его подавление, причём не через установление справедливости (ведь это длит конфликт и вообще сложно), а через подавление более слабого — того, кто, по мнению общества, легче прогнётся.

Именно поэтому, если отчим обижает ребёнка, мать принимает сторону отчима и требует, чтобы ребёнок подчинился. Именно поэтому родственники обижаются и давят на жену, которая хочет развестись с изменником-мужем. Именно поэтому учительница в школе ругает не хулиганов, а стыдит и уговаривает потерпеть их жертву. Именно поэтому несправедливое поведение руководителя в отношении подчинённого пытаются замолчать все — от высшего начальства до таких же подчинённых. Именно поэтому заметаются под ковёр преступления представителей власти, а на свидетелей давят. Именно поэтому жертв геноцида и террора затыкают на международном уровне.

Любая. Живая. Система. Пытается. Сохранить. Состояние. Покоя. Любой. Ценой.

Вот и сейчас, когда Лана внезапно перестала быть удобной и бессловесной, на неё ополчились селяне. Они, не сговариваясь, будут давить на неё до тех пор, пока она не сломается и в деревню не вернутся мир и покой. Заветный гомеостаз.

Вопреки многочисленным советам игнорировать обидчиков, единственный метод борьбы в такой ситуации — это стать неудобным. Неудобным настолько, что маятник качнётся в другую сторону. Как только жертва несправедливости покажет, что сдаваться не собирается, внезапно найдётся управа на того, кто действительно виноват.

Можно рассказать бабушке, чтобы она вправила мозги матери. Рассказать всем родственникам мужа, что он выиграл в лотерею десять миллионов и отказывается делиться, пусть стыдят его и заодно просят профинансировать покупку квартиры для его троюродной сестры. Сообщить о хулиганах родителям и школьной администрации, а если это не поможет — в прокуратуру. Подать на начальника и предприятие в суд. Привлечь журналистов и осветить злоупотребления представителей власти в прессе. Говорить во всю силу голоса и защищать себя и свои границы.

И не сдаваться, потому что для сильных и упорных справедливость всё же торжествует, пусть и не сразу.

Я глубоко вздохнула и поднялась на ноги. Что ж, пора стать по-настоящему неудобной.

— Собирайся, Шельма. Мы идём выбивать долги!

Много времени сборы не заняли. Я зарядила винтовку и повесила на плечо. В руки взяла корзинку — на всякий случай.

Всю дорогу до Армаэса я шла, икая и накручивая себя. За спиной на ремне — винтовка, в душе — решимость, рядом — воинственная Шельма. Она за прошедшие две недели вымахала почти до колена, а зубки у неё начали меняться, так что какую-никакую угрозу она всё же представляла, пусть скорее для провизии, чем для людей, но всё же.