Книга Песнь Теней и Звёздного света, страница 116 – Морган Готье

Он кивает в сторону потолка, хотя его глаза всё ещё прикованы ко мне:

— Моя комната прямо над твоей. Финна тоже. На этом этаже есть ванная, и ещё одна, побольше, с глубокой ванной — на нашем. Можешь пользоваться любой. Я знаю, как ты относишься к своим ваннам.

— А пятый этаж? — спрашиваю я, припоминая, что при подъезде насчитала пять уровней окон. И, если уж быть честной, мне нужно отвлечь себя от воспоминаний о нашем вечере в горячих источниках «Зулмары».

Атлас усмехается. Заметил ли он мой манёвр или нет не знаю, но он говорит:

— Я покажу тебе пятый этаж.

Мы проходим мимо четвёртого этажа, и, хотя мне ужасно хочется узнать, как выглядит спальня Атласа, я сдерживаюсь и не задаю вопрос. Пятый этаж не такой элегантный, как остальные. Он не достроен и не обставлен. Пространство заливает свет из окон, а белая штора тянется на всю ширину этажа и всё. В остальном, он совершенно непримечателен.

— Мы тренируемся здесь, — говорит Атлас, опережая мой вопрос. — Не всегда есть желание выходить из дома, так что мы практикуемся здесь.

Он указывает на несколько чёрных матов, прислонённых к стене:

— Раскладываем их на полу и отрабатываем рукопашный бой. Маты приглушают шум. Эрис ненавидит, когда мы устраиваем потасовки по ночам.

Я тут же представляю, как мы с Атласом практикуемся посреди ночи. Его руки на моём теле, он прижимает меня к полу, а его тени скользят вверх-вниз по моей коже…

Я быстро отворачиваюсь, чтобы он не заметил румянец на моих щеках, и указываю на белую штору:

— А что там?

— Там я практикую своё ремесло, — мягко отвечает он. — Хочешь посмотреть?

— Да, — киваю я.

Он проходит мимо, слегка задевая меня, и моё сердце замирает от этого короткого касания. Он сам приглашает меня заглянуть в ту часть своей жизни, которую, возможно, никто другой не видел. Это возбуждает меня, будто внутри вспыхивает огонь.

Отдёрнув штору, он позволяет мне войти первой, и у меня буквально отвисает челюсть. Мольберты, краски, бесчисленные кисти, фартуки и брезенты — всё аккуратно организовано в яркой художественной студии.

— Ты художник? — спрашиваю я.

Он кивает:

— Я рисую. Иногда углём. Ничего особенного, — пожимает плечами, — но приятно делать что-то созидательное руками, а не…

Он обрывает фразу, но я и так понимаю, о чём он. Понимаю, что он вспоминает тех, с кем ему пришлось иметь дело, чтобы защитить семью, чтобы сохранить в безопасности свой народ. Я просто киваю, чтобы ему не пришлось произносить это вслух.

— Можно посмотреть, над чем ты сейчас работаешь? — я оглядываюсь по комнате, но не вижу ни одного мольберта с холстом.

— Я не был дома пару месяцев, так что ничего нового показать не могу.

— А что ты делаешь с картинами, когда заканчиваешь? — спрашиваю, наблюдая, как он облокачивается на деревянную балку в центре комнаты. Тёмные пряди падают ему на лицо, и я с трудом сдерживаю желание запустить в них пальцы.

— Некоторые из них мама забирает и вешает у себя дома в районе Арден, — отвечает он. — Другие я отдаю в заведения, чтобы выставляли или продавали и получали с этого прибыль. Троновианцы — гордый народ. Они не станут просить помощи, даже если нуждаются. Но если они не возьмут деньги, я даю им что-то, что можно продать.

— Ты что, известный художник? — я даже не пытаюсь скрыть своего восхищения, и это вызывает на его лице улыбку.