Книга Жена с условиями, или Три наволочки из свадебного платья, страница 23 – Ольга Обская

Виола подарила месье Марлоу восхищённый взгляд и снова открыла книгу.

— …особенно, если кроме писем имели место другие знаки внимания, например поцелуи, — закончил он мысль. — Поцелуи были?

— Не сразу, — с лёгким сожалением ответила Виола. — Сначала взгляды. Потом музыка. Потом дождь. Потом эта навязчивая мадам Болеву. Потом беседка…

— Всё в рамках жанра, — усмехнулся ван-Эльст.

И хоть его замечание было приправлено скепсисом, для Натали стало неожиданностью, что и он включился в беседу. В её представлении, любовные романы — это последнее, что могло бы заинтересовать такого холодного и расчётливого циника, как месье парфюмер.

— Ах, вот оно что! — вдруг выдала Виола, глаза которой уже снова бегали по строчкам.

— Что? — чуть не хором поинтересовались остальные.

— Оказывается, жених Сюзетты пропал потому, что с головой ушёл в работу. Он строит фабрику по производству гравированных пуговиц.

— Это так в духе мужчин — променять чувства на пуговицы, — с иронией заметила Натали. — В этой истории автор не покривил душой.

— Нет, милая, всё не так просто. Он изобрёл пуговицу с двойной застёжкой и назвал её в честь Сюзетты, — в голосе Виолы уже слышалось не осуждение, а лёгкое восхищение.

— Как романтично, — улыбнулся Антуан. — Надеюсь, он не забыл оформить патент?

— Главное, он не забыл про Сюзетту. Вот… — Виола ткнула пальцем в книгу и начала цитировать: — “…и, стоя среди станков, штампующих изумительные пуговицы, он вдруг вспомнил её изумительное лицо и понял, что забыл отправить восьмое письмо…”.

Тётушка и не заметила, что продолжила читать вслух и дальше — абзац за абзацем, страницу за страницей. При этом никто не возражал. Впереди была встреча изобретателя особой пуговицы с Сюзеттой, мольба о прощении, розы, вздохи, поцелуи…

Она читала с выражением, с паузами, с возмущением и придыханием в нужных местах. Время от времени кто-то из мужчин вставлял комментарий — ироничный, сухой или юридически педантичный, но Натали уже почти не слушала.

Голос Виолы, мерный и живой, отступал на второй план, а Натали всё больше и больше погружалась в собственные мысли.

Она вспомнила брачную церемонию в ратуше.

Всё шло по плану — подписи, поздравления, формулировки в духе “настоящим удостоверяется…”, и вдруг, как грозовое облако на ясном небе:

поцелуй.

Официальный. Обязательный. Регламентированный.

И — о ужас — неизбежный.

Натали по-настоящему запаниковала.

Она ведь столько слышала о мужских поцелуях от подруг и из книг Виолы, которая любила цитировать “самые волнующие моменты”. Одни утверждали, что поцелуй — это что-то ужасное — липкое, настойчивое, навязчивое. Другие — что от этого можно потерять сознание. Третьи мечтательно говорили, что потом уже ничего не будет прежним.

Натали с лёгким ужасом смотрела на ван-Эльста, а он уже медленно склонялся к ней. Она зачем-то отметила, какие у него живые и красивые серо-голубые глаза, но следующие мысли были уже гораздо более хаотичными. Если всё, что говорят о мужских поцелуях, — правда, то, полагала Натали, как только он коснётся губ, она либо страшно испугается, либо умрёт, либо… влюбится. Какая чудесная перспектива! Ни один из трёх вариантов в её планы не входил.

А потом он всё-таки коснулся.

Неожиданно бережно. Почти вежливо. Мимолётно. Будто проверял, не спит ли она.