Онлайн книга «Там, где нас нет»
|
Левой рукой Джис взял Хайнца за подбородок, чуть приподнял, потянул к себе… Запахло иланг-илангом, корицей и чуть-чуть горьковатым табаком. Хайнц, ожидая поцелуя, вытянул губы, прикрыл глаза. Но… ничего не последовало. В свободной руке Джиса склонившегося над Хайнцем вдруг неведомо откуда оказалась тонкая длинная чёрная палочка, на её конце тлела, исходя ароматным дымом, белая бумажная гильза. Омега медленно обхватил полными губами порочно-красного рта черную палочку, сексуально втянув щёки, затянулся и, приблизившись, выдохнул душистый дым в лицо Шиллеру: — Это я… Ты что-то хотел, мальчик?.. Голова Хайнца от близости вызывающе красивого омеги, от его одуряющего запаха, от дыма тлеющей бумажной палочки кружилась, в глазах плыло… Взгляд несчастного едва мог сосредоточиться на алых губах омеги… Губы Джиса, открывая белоснежные ровные зубки, изогнулись в улыбке, невесомо чмокнули воздух перед самым лицом Шиллера, а тот, как заворожённый не мог оторвать от них взгляда… Оно как-то так… Да… Но расстояние… Дитрич сидел на пятках между моих ног и искал, ждал, ловил на моём лице одни ему ведомые признаки желания. Голова его стремительно переполнялась краснотой, в эмоциях мелькало ожидание и предвкушение. Он ведь ждал, надеялся, учился — Зензи ему столько рассказывал. И сейчас он в каких-то полутора ладонях от притягательного члена Господина. А с каким бы наслаждением он принял его в себя, нет сначала, конечно, ртом. Почувствовать горячую упругую силу на губах и языке… упереть головку в нёбо, протолкнуть её дальше — в гортань и туго обхватить горлом, подав назад, целовать, осторожно двигать вперёд и назад нежную кожу… сдвинув к промежности, обнажать налитую багровую головку, слизывать вдоль уздечки солоноватую каплю тягучего преякулята. Снова потянув на себя кожу, закрыть горячую головку и целовать теперь уже снаружи, а затем осторожно просунув язычок между кожей крайней плоти и головки, круговыми движениями доставлять Господину удовольствие… Только от предвкушения того, что он, Дитрич, хотел бы сделать языком с членом Господина, омега весть промок. Между ягодиц было мокро, смазка щедрыми каплями стекала вниз — на тонкие щиколотки ног, на белый густой мех зверя. «Сегодня последний раз!» — прозвучало в голове омеги. «Моё время здесь истекает!» — раскололись небеса громом приговора. Смертельного, не подлежащего обжалованию приговора. Острые, режущие плоть и сознание, осколки небес сыпались и сыпались на сжавшегося омегу разрывая его разум, кромсая в кровоточащие ошмётки личность… Нет! Нет! Господин мой, нет! Дитрич припал к моему лобку, касаясь подбородком спокойного (команды стоять ведь не было) члена. Рыдания враз потерявшего цель и смысл существования омеги донеслись до меня. А он ведь в шаге от повреждения рассудка — вдруг пришла мне в голову простая мысль. А ну-ка! Я рванул на себя жмущегося в комочек омегу, выдирая его прижатые к рыдающему рту руки, прижал к груди, заставил обхватить себя его кулачками, спустился с кресла на шкуру и сам с широко разведённым ногами сел на пятки, прижимая Дитрича к своей груди. Гладил спутавшиеся на затылке волосы, покачивался, убаюкивая его. Между делом, пробрался в сознание омеги и, легко отыскав эмоциональные связи Дитрича со мной, начал потихонечку ослаблять туго натянутые, готовые вот-вот порваться и разнести всё вокруг, струны. Напряжение понемногу уходило из тела Дитрича и истеричные всхлипы, почти выкрики, сменились горьким безудержным, как плачут только маленькие дети, плачем. Я молча водил рукой по нежной чувствительной коже спинки омеги, понимая, что сейчас ему нужно одно — просто прореветься. А вот потом… |