Онлайн книга «Там, где нас нет»
|
И объятый потоками Силы Агат разливается, взобравшись на вершину каватины: — Oh! Dilectus meus mihi revertetur Illuminabunt me tui radii, et invenient eam super pectus et vitam, et patriam, et coelum. Ah, fias iterum quod fueras; Quando dedi tibi cor meum, Revertimini ad me. Во-о-т… Теперь пробрало и искусников. Латынь язык искусников и ария, столь великолепно исполняемая, им понятна. Фактически это — молитва Великой Силе. И она отвечает ей. Лицо Агата светится каким-то внутренним светом несмотря на всю сложность произведения. Мейстер Ганс, следя за тем, что происходит на сцене, застыл с палочкой в руках, музыканты играют сами, в меру своего понимания, но я не могу ухватить ни одной фальшивой ноты — Сила ведёт их. Всех. Да. Ради таких моментов и стоит жить. Зал, объединённый одним порывом, практически стоит на ногах. Весь. А потоки Силы закручиваются и закручиваются вокруг певца, так, что он, несмотря на довольно тучное тело, что редко для местных, немного приподнимается над досками пола, но не чувствует этого, сам захваченный божественной музыкой… Ария окончена. Агат за сценой. Он не в силах выйти на поклон. Но его и не требуется. Звать некому. Из зала опять кого-то понесли. Постепенно партер пустеет. Зрители выбывают. И не потому, что им не нравится. Вовсе нет. Не выдерживают эмоционального напряжения. А я пью и пью этот восхитительный коктейль. И не могу насытиться. Но смеси эмоций в зале настолько много, что я просто не в силах поглотить всё. Надо дать залу небольшую передышку и я объявляю: — У каждого из присутствующих сегодня в зале семейств есть дети. А дети… они такие… И очень часто они не спят тогда, когда надо. Вспомните, оме… Сколько раз приходилось петь колыбельную? А? Очнувшийся и немного пришедший в себя Лотти снова поднимается на сцену. Перед этим я его осмотрел, психологически встряхнул и он готов петь: — Обернусь я белой кошкой, Да залезу в колыбель. Я к тебе, мой милый крошка, Буду я твой менестрель… Залу нужна передышка. И такая вот колыбельная будет ею. Лотти поёт и понемногу в зал возвращаются слушатели, отошедшие от воздействия Великой Силы, призванной к людям так близко, и заставившей всех почувствовать её мощь. Милая песня. Колыбельные другими и не бывают. Мелодия качает в своих маленьких ладошках слушателей и нервная система впечатлительных омег успокаивается. А я их готовлю. Есть ещё один номер. Сильный. Вот к нему и готовлю. — Давайте вспомним, что совсем недавно, буквально пару декад назад многие из вас, как и я, прочитали книгу о Спартаке. Мне запомнилось, среди прочего, то место, где Спартак встречает своего истинного. И вот… мы решили показать, как это могло бы быть… А вас я прошу, когда вы будете смотреть нашу пантомиму, вспомнить, как у вас появился ваш истинный… Господа, пантомима будет исполняться под музыку… Ну, а как ещё можно местным преподнести балет? И вот на освещённой сцене, неярко, но под лучами желтоватых прожекторов с задником, изображающим глинобитную стену с узким горизонтальным окном под самым потолком, стоит низкая скамья, изображающая место для сна в камере гладиатора Спартака. Рядом столик с кувшином. На скамье лицом вниз лежит Спартак. Под оглушительно-отвратный скрип немазаных петель двери на сцену выходит стражник — переодетый Людвиг, он за руку волочёт сопротивляющегося Жизи — Фрина. Безжалостно толкает его к лежащему и уходит. С таким же скрипом захлопывается воображаемая дверь. |