Книга Ночь упырей, страница 186 – Анастасия Андрианова

«Стану кошачьим паштетом, но для упырей», – мелькнуло в мозгу.

Он процедил ругательство, спрыгнул с движущихся ступеней и крутанулся вокруг своей оси, высматривая лифт. Поблизости ничего не оказалось, тогда Смородник, сплюнув слюну со вкусом пепла и крови, ухватился за перила и, стиснув зубы до скрежета, с рыком рванул вверх, против хода эскалатора. Ступени натужно заскрипели и поехали быстрее, но Смородник, распалившись, уже не чувствовал боли в раненом боку и напряжения в мышцах: для него существовала только цель – второй этаж.

«А что потом?» – спросил противный голосок.

Последние три ступени он преодолел одним прыжком, задыхаясь от напряжения. Вывалился на плиточный пол и проехался ладонями по стеклянному крошеву, которым тут было всё усеяно. Мелкие осколки разорвали перчатки, впились в кожу, но Смородник не ощутил боли. Понял, что случилось, только когда вместе с кровью на плитку закапали искристые вспышки.

– Арх’дарэ!.. – прорычал он в который раз за день.

Если бы на его надгробии выбили его любимое слово, то это была бы райхианская брань.

Ах да, у чародеев же нет надгробий. Их тела сжигают – кроме тех, кто остался умирать в потустороннем болоте. Интересно, он будет первым? Его даже не сожгут, просто обглодают до костей и оставят гнить. И он станет частью чьего-то кошмара – как несуществующие мертвецы создали его собственный.

Решив не тратить время на выковыривание осколков из ладоней, Смородник рванул дальше, выбрав направление наугад. Гром над торговым центром снова загремел, такой близкий и мощный, что всё здание сотряслось, как от взрыва. Вибрация и гул стали сильнее, проникали прямо в кости, в мозг, просачивались в кровь, пытались заставить течь её в противоположном направлении – как грёбаные ступени на эскалаторе. Сердце билось с трудом, с оттяжкой, пульс отзывался в висках вкручивающимся сверлом. Перед глазами плыло и двоилось. Никогда ещё Смородник не ощущал себя настолько беспомощным и слабым, но упрямство несло его вперёд. Упрямство, злость и чёрт знает что ещё – все чувства пылали в нём, перемешанные, как в плавильном котле, и он уже не мог их распознавать. Просто бежал, стиснув зубы, не подозревая, на верном ли он пути.

Впереди смутно, будто из-под толщи воды, сияли мертвенные огни. Смородник поднажал, но всё равно двигался не так быстро, как мог бы: ноги спотыкались и вязли в бесконечном мусоре, устилавшем пол. Он старался не смотреть вниз, чтобы не увидеть снова чьи-то кости и прогнившие внутренности, хотя отчётливо слышал запах, от которого желудок сводило спазмами.

Смородник остановился прямо напротив стеклянных стен, и от его дыхания их прозрачная гладь помутнела. Он протёр её рукавом – неуклюже, оставляя следы от жёсткого материала защитного костюма. Царапнули мелкие осколки, застрявшие в перчатках, и на стекле остались бурые разводы крови.

За стеной было что-то вроде больничных палат, смутно похожих на палаты Калинника: такие же узкие казённые койки с разным бельём: где-то – однотонным, где-то – полосатым, где-то – в невыносимые, выцветшие от стирок розочки. На койках лежали люди. У Смородника никак не получалось их посчитать: только он собирался с уверенностью назвать число, как стоило моргнуть – и коек становилось в разы больше. Чтобы в следующий миг их количество сокращалось до трёх. Мама. Отец. Мануш. Перед глазами всё кружилось, точно в калейдоскопе, но вместо ярких картинок тут были серые, с налётом плесневелой тоски.