Книга Дуэт с герцогом сирен, страница 253 – Элис Кова

Вот только они слишком далеко и не видят того, что происходит на самом деле. Я же отмечаю, как дергаются бугорки на ее спине, оставшиеся там, где крылья некогда соединялись с телом, как двигаются под закрытыми веками глаза, словно бы она пытается проснуться. Я тихо облегченно вздыхаю.

Леллия не умерла. Она по-прежнему борется со всем упорством, присущим самой жизни. Ведь, как ни крути, а жизнь, несмотря на все изящество, довольно смелая штука и не сдается без борьбы, даже если ее ломают раз за разом. Вот и леди Леллия, дрожащая и слабая, все еще продолжает петь. Держится в ожидании момента, когда сможет воссоединиться со своим супругом и обрести покой.

Я тянусь к ней.

В сердце дерева древесина мягкая и легко поддается под моими руками. Сама богиня заключена в толстую серебристую пленку, довольно плотную, но податливую, на ощупь похожую на теплый топленый жир – как будто кожи касается луч солнечного света.

Тело Леллии кажется сотканным из чистого серебра, но она удивительно легкая и небольшая, так что я без труда беру ее на руки и, подавшись назад, вытаскиваю из божественной плазмы, а после прижимаю к груди. Теперь ее сердце бьется рядом с моим, голова покоится у меня на плече, а напряженное тело овевает морской бриз, хотя она по-прежнему не шевелится.

Я разворачиваюсь, впервые за тысячи лет являя богиню взглядам смертных.

Из мира будто рвется сама жизнь. Я иду по песку, и с Леллии спадают последние нити пленки. Крошечная грудь вздрагивает, словно она впервые за много столетий пробует сделать вдох.

Я шагаю по пляжу, где еще сохранились следы недавней битвы, и сирены даже не пытаются меня остановить, лишь смотрят полными слез глазами, покорно примиряясь со своей судьбой. На лицах некоторых читаются ярость и гнев, но даже они, несмотря на все презрение ко мне, не делают и движения в мою сторону. Сопротивляться уже слишком поздно. К добру или к худу, но я добилась желаемого. Мой план увенчался успехом.

– Человек, – раздается тихий голос. Легкий, как воздух, и такой же яркий и поразительный, как лунный свет, он звучит только для меня.

– Моя леди? – мысленно отвечаю я, словно говорю с сиреной. Наверное, именно праматерь научила первых сирен общаться при помощи мыслей, петь душой, а не языком.

– Спасибо, – шепчет Леллия.

– Меня не за что благодарить.

– Ты ведь присмотришь за ними, правда?

– Конечно, – слабо улыбаюсь я. – Почту за честь.

– Не дай им забыть мои песни, – умоляет Леллия.

– Не дам. Клянусь в этом.

Я прохожу через туннели, неся Леллию к океану. За мной следует только Ильрит, держась рядом, но чуть позади. Впрочем, насколько я могу судить, слова Леллии предназначены лишь мне одной. Или, может быть, он слышал их, но не понял. В Бездне я передала Ильриту часть ее песни, чтобы укрепить его разум, но этого не хватило бы для полного понимания слов.

Хотя я все еще могу его научить.

Порезы на корнях, образующих туннель, больше не кровоточат, а сама древесина приобретает такой же пепельный цвет, как копья, которые обычно оставляют белеть на солнце. Древо жизни гибнет без своего сердца, но Леллия с каждым мгновением становится все сильнее. Она начинает шевелиться, тело медленно приходит в норму, догоняя уже полностью проснувшийся разум.

Мы выходим по другую сторону туннеля, где в океане, цепляясь за корни, извиваются массивные щупальца. Из воды наполовину высовывается крупное лицо, с такими же странными, как у Леллии, чертами, которое уже не видится мне страшным. Облака медленно расходятся в вышине, и на бога смерти падают лучи солнечного света, заставляя морскую воду на его коже обращаться в пар. Наверное, он может даже обжечься, если надолго задержится на поверхности. Крокан переводит взгляд с меня на свою суженую, и изумрудные глаза вспыхивают еще ярче.