Книга Фронтовой дневник княжны-попаданки, страница 15 – Валентин Денисов

— А я один раз видела, — мечтательно заявляет Аглая. — К нам в храм тогда его величество со свитой заезжал. Владимир Георгиевич краше всех был. Да и сейчас выделяется. А на поле боя, говорят, самый что ни на есть командир!

— Командир-то ваш жить похоже не хочет, — хмыкаю, совершенно не разделяя ее восторга. Князь хоть и невероятно красив и, возможно, знает толк в военном деле, но похоже, что не очень-то умен. — Рана-то вон какая. А он лечить ее не собирается.

— Господь таких людей хранить да оберегать должен, — крестится Аглая. — За таким любой солдат пойдет. Разве ж может такой от обычной раны пасть?

— А вы много ран-то видели? — удивляюсь ее взглядам. Вера верою, а ведь лечиться в любом случае надо.

— Много не много, а видела, — тяжело вздыхает Аглая. — Да что уж рассуждать, лечить надо. Вон, сколько солдатиков подошли уже…

— И то верно, — провожаю взглядом заходящего за угол палаты князя Тукачева и возвращаюсь к работе.

Не знаю, на что рассчитывает князь, но я намерена найти его и осмотреть рану. Что бы он о себе ни думал, опасность заражения есть всегда. И я не дам ему просто так потерять руку. А уж тем более не дам ему потерять жизнь!

Но сейчас у меня есть дела поважнее!

— Да куда же вы его понесли?! — возвращаюсь обратно в работу. — Не видите, что ли, что он бредит, а раны нет? Зачем же ему в операционную?

— Так почто ж мы знаем, где операционная, а где лазарет? — солдат с пышными усами и недоумением смотрит на меня с удивлением.

— Кудой нести-то надобно? — уточняет второй.

— В дальнюю палату несите! — указываю нужное направление. — Скажите, что нужно осмотреть прежде, чем к остальным больным класть.

Солдаты, не произнеся ни слова, уносят больного. У них хватает работы и каждое промедление отдаляет долгожданный отдых.

Мне же, явно, о покое можно только мечтать. Впрочем, я не возражаю. С моей последней операции прошло уже около трех лет, и я с удовольствием снова возьму в руки медицинские инструменты.

Если конечно же мне позволят это сделать.

Придавшись мечтанию об операции, распределяю последних прибывающих раненых. Не уверена, что Серафим Степанович согласится дать мне в руки скальпель или хотя бы нитки с иголкой, но даже возможность стоять и подавать нужные приборы кажется мне приятной.

И именно с этой мыслью я направляюсь вслед за последним раненым солдатом в сторону полевой операционной.

Вот только уже на входе в палату ко мне приходит необычное предчувствие, будто должно произойти что-то необычное. Что-то, чего я никак не могу ожидать.

В операционной палате совершенно не так, как того хотелось бы. Ни о какой санитарии здесь даже речи нет. Да и, наверное, быть не может.

Хотя, мне это совершенно не нравится.

Раненые уложены на столы, сколоченные из того, что было под рукой. Из-под постеленных поверх них тряпок виднеются перекрестия ножек из необработанной древесины. А сами тряпки совсем не выглядят чистыми.

— Скальпель! Сестра Аглая, дайте мне скальпель! — громкий голос Серафима Степановича прокатывается по всему пространству, возвращая меня к реальности.

Сестра Аглая, будто завороженная, стоит рядом с врачом и смотрит на лежащего перед ним солдата. Не в силах прийти в себя, она не только не подает Серафиму Степановичу скальпель, но и вообще не шевелится.