Книга Фронтовой дневник княжны-попаданки, страница 17 – Валентин Денисов

— В таком случае, позвольте мне получить эту самую практику, Серафим Степанович! — не отказываюсь от своих намерений.

Хочу как можно скорее ощутить свою власть над неизбежным. Хочу снова взять в руки инструмент и спасать жизни. Но не уверена, что мужчина готов мне это позволить.

— Если вам так угодно, Анастасия Павловна, я готов позволить вам проявить себя, — вопреки моим ожиданиям заявляет врач.

— Вы действительно готовы это сделать? — спрашиваю с радостью, но и с легким недоверием. — Это будет для меня самым настоящим счастьем, Серафим Степанович!

— Если моя воля способна сделать вас счастливой, могу ли я поступить иначе? — сквозь усы улыбается врач и следует к следующему столу.

Перед нами оказывается солдат, лежащий без сознания. Его ранение выглядит настолько тяжелым, что на первый взгляд может показаться, будто у него нет никаких шансов, чтобы выжить. Но я знаю, что это не так!

— Ему требуется очень тяжелая и долгая операция, — замечаю я, совершенно теряясь от выбора врача.

Кажется, что Серафим Степанович счел ситуацию безнадежной и, уверившись в неудаче, решил подсунуть раненого мне.

Но я готова принять вызов и сделать все, что в моих силах.

Однако, в действительности все оказывается совсем иначе.

— Операция действительно предстоит очень тяжелая, — соглашается врач. — Потому, пока я его оперирую, прошу обработать руку солдата. Его рука сильно повреждена, но на нее у меня совсем нет времени.

Перевожу взгляд на руку и нахожу открытую рану, весьма серьезную, но с точки зрения моего профессионализма, совершенно не интересную.

Однако, отказываться глупо. Если я хочу что-то доказать, я должна делать все, что от меня требуется.

Чтобы не мешать основной операции, отставляю руку раненого в сторону, беру необходимые приспособления и провожу по ране влажной тряпкой.

Неожиданно для себя, в пальцах ощущаю покалывание. Точно такое, как когда прикасалась к дневнику княгини Стырской. Только почему это происходит снова, не понимаю.

Как не понимаю и что происходит, когда я убираю тряпку. Ведь в месте, где только что находилась рана, теперь находится идеально ровная и чистая кожа.

Как такое возможно?!

Смотрю на руку раненого солдата и не верю собственным глазам. Рана словно исчезла, сама собой затянулась и зажила. Но ведь этого не может быть!

Осматриваю свои ладони, тряпку, руку солдата, но не нахожу ничего необычного. Все в точности, как и должно быть, если не считать пропажи самой раны. И померещиться она мне точно не могла.

— Серафим Степанович, — решив, что здесь кроется какой-то подвох, обращаюсь к врачу. — Здесь что-то не так…

— Что у вас может быть не так, Анастасия Павловна? — не отвлекаясь от операции спрашивает мужчина. — Не помните, как нужно обрабатывать раны? — добавляет несколько скептически.

— Было бы что обрабатывать, — не выдерживаю его наглости. — Я-то думала, что вы мне настоящее дело поручили, а вы…

— А чем же это дело не настоящее? — косится он на меня. Но на изменение в руке солдата не обращает внимание.

— Да как же оно может быть настоящим, Серафим Степанович?! — от возмущения даже приподнимаю руку раненого. — Сами посмотрите!

Серафим Степанович, наконец, отрывается от своего занятия и смотрит туда, куда я указываю. Его взгляд становится задумчивым, а потом и вовсе растерянным. Он молча берет руку солдата, ощупывает ее, словно пытаясь понять, на самом ли деле это правда она.