Книга Фронтовой дневник княжны-попаданки, страница 24 – Валентин Денисов

— Это тебе с голоду легче-то стало! — не упускает момент пошутить другой солдат, чуть помоложе.

— А ну, молчать! — раздается рядом командный голос, который кажется мне знакомым. — Что же вы, как нелюди-то себя ведете?

Оборачиваюсь и вижу князя Тукачева. Он стоит весь такой серьезный, красивый и гордый. Несмотря на раненую руку, он выглядит очень бодрым. В отличии от всех, кто здесь находится.

— А вот и Владимир Георгиевич, — удивительно, но в сравнении с голосом князя, голос Серафима Степановича теперь кажется мне совершенно не властным. — Как ваше самочувствие? Рука не беспокоит?

— Не беспокоит, — кивает тот в знак приветствия. — Вы о бойцах моих лучше беспокойтесь. А про меня можно и потом подумать.

— Разве ваша жизнь не так же важна? — возражаю я, но почему-то мой голос дрожит и возражение получается неубедительным.

— Сейчас важна каждая жизнь, — Владимир Георгиевич оценивающе смотрит на меня и уголки его губ искривляются в едва заметной улыбке. — Если ваши руки действительно способны унимать боль, помогите по-настоящему раненым. Во благо Империи.

— Если во благо Империи, тогда именно так я и поступлю, — улыбаюсь ему в ответ. — Но затем я обязательно займусь вами! И поверьте, на этот раз вы уже от меня не отвертитесь!

Пока мы с Серафимом Степановичем занимаемся ранеными, князь Тукачев успевает куда-то уйти. То ли покидает палату для решения каких-то государственных дел, то ли удачно скрывается от меня среди множества кроватей с солдатами. Не успеваю заметить, выходил он или нет.

Но это не меняет мои планы.

— Анастасия Павловна, обработайте раны последнего пациента самостоятельно, — под конец врач все же доверяет мне и позволяет самостоятельно обрабатывать простейшие ранения. — Я пока что пойду в операционную и подготовлю инструменты.

— Хорошо, Серафим Степанович, — охотно берусь за работу, хотя и побаиваюсь, что моя новая способность проявит себя в самый неподходящий момент.

Стараюсь не прикасаться к ране. Одной рукой придерживаю кожу на таком расстоянии, что бы до раны оставалось не меньше пяти сантиметров. Второй рукой обрабатываю рану закрепленной на зажим салфеткой.

Получается неплохо, но работать не очень удобно. Зато никакая магия в дело не вступает и не создает мне ненужных проблем.

— Вот и все, — заматываю рану бинтом и осторожно подтыкаю край под плотный тугой слой. — Полежите немного и все пройдет.

— Неужто так сразу и пройдет? — улыбается мужчина.

— Не сразу, конечно же, — улыбаюсь ему в ответ. — Но ничего серьезного у вас нет. Скоро уже снова в строю будете.

— Оно-то и страшно, — вздыхает он. — Там ведь не смотрят, был ранен или нет. Знай, в бой посылают. А пуля, она же дура. Ей все равно куда бить.

— Дура, не дура, а не каждого ранит, — знаю, что он прав. Но в этом плане я ничем ему помочь не могу— только поддержать и ободрить. — Если суждено домой вернуться, обязательно вернетесь.

— В таком случае, помолитесь за меня, когда минутка свободная выйдет. А там, глядишь, и пуля мимо пролетит.

— Пролетит. Обязательно пролетит, — киваю и отхожу в сторону.

Сейчас мне нужно не с солдатами разговаривать, а князя искать. Не нравится мне его подход к своему здоровью. Так ведь и до гангрены несложно дойти. И что тогда мне с ним делать? Резать-то не дадут. А Серафим Степанович скорее всю руку отнимет, чем время терять станет.