Книга Танцующая с волками, страница 108 – Сёстры Нолан

— Сказал?

Тэлута выпустила облачко сизого дыма, прежде чем отложить трубку в пепельницу на кофейном столике. Ульрих опустился в кресло напротив, откинулся на спинку и устало выдохнул.

— Не поверила?

Альфа раздражённо помотал головой.

— Давай схожу к ней. Девка упрямая, но не глупая, поймёт.

— Не нужно, тебя она точно слушать не станет.

— Да и тебе она не особо рада. Видать, сильно ты ей душу изодрал, паскудник.

— Сильно.

— Вы ещё так юны… Поверь, жизнь даст вам тысячу возможностей для прощения. Если чувства сильны, они рано или поздно заглушат боль разума.

— Боюсь, что я разрушил до основания всё хорошее, что она могла помнить.

Ульрих потянулся к бутылке виски, стоявшей тут же на столике, и вылил остатки в стакан. Тэлута внимательно следила за ним, не пытаясь перебивать.

— Знаешь, как страшно, когда самые любимые глаза смотрят на тебя с ненавистью?

— Нет, мальчик мой, всегда страшнее, когда они смотрят с безразличием.

Волчица снова затянулась, хитро поглядывая на ликанта, словно знала исход всех событий в этом пропитанном горечью мире, затем, неспешно выдохнув, добавила:

— А ненависть — всё та же любовь, только впитавшая боль. Заглуши её и дай чувствам расцвести вновь.

* * *

Шум воды успокаивал. Оливия в очередной раз умыла лицо, наслаждаясь приятной прохладой, закрутила кран и уставилась на себя в зеркало. Под глазами залегли тёмные тени, кожа потускнела и приобрела сероватый оттенок. На искусанных губах застыла кривая ухмылка. Разве беременные так выглядят?

— Это какой-то бред, — пробормотала она, рассматривая заострившиеся скулы, но взгляд опять скользнул к краю раковины, на котором покоилась белая продолговатая палочка с розовым колпачком.

Она использовала тест из принципа, желая доказать, что Ульрих ошибается, а потом наслаждаться его пристыженным видом. Но теперь, когда всё было сделано и оставалось подождать каких-то пару минут, в груди росли сомнение и… Страх.

Оливия боялась. Боялась даже протянуть руку, словно вместо куска пластика на белоснежном фаянсе сидела отвратительная жаба, вроде тех, что в детстве ей подкидывал Джилрой, когда узнал, что она терпеть не может лягушек.

От мысли о нём в груди что-то болезненно сжалось. Будь он сейчас здесь, что бы сказал ей? Как поступил? Наверняка отпустил бы какую-нибудь едкую шутку о том, как она выглядит, или о том, как позволяет помыкать собой.

Волна раздражения поднялась так неожиданно, что Оливия не заметила, как вцепилась в умывальник до боли в пальцах. Она не может вот так раскиснуть на пустом месте, а пользоваться её слабостью — довольно низкий поступок.

Завтра же ноги её не будет в резервации. А раз Ульрих настойчиво предлагает помощь — пусть переправит в город так, чтобы гильдия об этом не узнала. А после они разойдутся как в море корабли, и каждый будет жить своей жизнью.

Наметив подобие плана, она заметно приободрилась. Подмигнув себе в зеркале, Оливия хотела было уже выйти из ванной, когда вспомнила, зачем вообще туда пришла. Тест всё так же лежал на краю раковины, и она мимоходом захватила его, намереваясь выкинуть в мусорное ведро.

Сначала ей показалось, что из-за болезни двоится в глазах. Она моргнула раз, другой, но пара ярко-красных полосок в маленьком окошечке так и не превратилась в одну.

В горле резко пересохло. Кровь застучала в висках, а комната вдруг поплыла. Ухватившись рукой за стену, она медленно осела на пол, чувствуя, что пространство вокруг словно уменьшается в размерах, сжимается и теснит со всех сторон. Дышать стало труднее, горло стянуло тугой удавкой, а воздух оказался вязким и горьким на вкус.