Книга Продам жену, торг уместен, страница 17 – Рыжая Ехидна

И, конечно же, конкуренты не теряли времени: они наводнили рынок нашими же зельями, сбивая цены и обрушивая продажи. Склады «Монфор Альба» ломились от продукции, которую некому было сбывать, а счета пустели с каждым днем, словно сосуды с трещинами.

Накинув поверх платья рабочий халат, я вышла из кабинета и отправилась на обход по цехам. Хотелось увидеть то, что изложено в документах, своими собственными глазами.

В детстве я любила бродить по фабрике – наблюдать, как вспыхивает пламя под тиглями, как по стеклянным трубкам струятся цвета, как воздух звенит от сконцентрированной магии. Казалось, фабрика дышит чудом.

Где-то здесь, в легендарном Изумрудном цеху, который сейчас пылился за ненадобностью, дед взял меня за руку и сказал: «Запомни, Амалия, зельеварение – это не ремесло. Это искусство, достойное королей».

А теперь стены цеха излучали лишь запустение: пыльные серебряные алембики, треснувшие хрустальные колбы и тишина. Не сосредоточенная тишина труда, а гулкая, мертвая – как в храме, откуда ушли боги. Старые станки, некогда кипевшие магической энергией, теперь стояли безмолвные, словно надгробия. Если духи предков действительно наблюдали за нами, они должны были кричать от ярости, видя, во что превратили их великое творение.

Вернувшись, я опустилась в кресло и сжала виски пальцами, словно могла выдавить из головы пульсирующую боль.

В дверь постучали.

– Войдите.

На пороге стояли двое.

Пожилые, но с огнем в глазах – мастер Хольц и мастер Фавероль. Ветераны зельеварения, алхимики старой школы, что трудились рядом с моим дедом еще с тех пор, как прадед передал ему управление. Они вошли и сели напротив. Их мантии пахли сушеными травами и углем, а лица были усталые, будто они несли на плечах весь груз упадка фабрики.

– Милая… – первым заговорил Люсьен Фавероль. Он посвятил фабрике всю свою жизнь. Ни семьи, ни детей – только «Монфор Альба». – Амалия, мы знаем, ты намерена бороться. И мы это уважаем. Но я… обязан сообщить.

В его пальцах дрожал лист бумаги. Я успела выхватить взглядом заголовок: «Заявление об увольнении».

– Мне предложили место в «Фениксе». У них новое оборудование, сильные ученики… А здесь все, увы… угасает. Я не представляю, как можно поднять фабрику в таком состоянии.

Я кивнула. С уважением. С пониманием. Но понимание – еще не капитуляция.

– Мастер Фавероль, – спокойно произнесла я. – Если бы фабрика продолжила существовать… если бы она не просто выжила, а обрела шанс на второе дыхание – вы бы остались?

– Да, Амалия. Твой дед был мне другом. Он вложил в «Монфор Альба» всю свою жизнь. Его идеалы – качество, честность, мастерство – все это по-прежнему живет в этих стенах. Я бы остался… если бы увидел шанс. И рад был бы увидеть, как фабрика снова дышит.

– В таком случае, мастер Габриэль, придержите свое увольнение на месяц. Этого мне хватит. А дальше – если решите уйти, я не стану препятствовать.

Хольц приподнял бровь.

– У тебя есть план?

Они обращались ко мне на ты – а как иначе, если в детстве катали меня на шее и показывали алхимические чудеса, от которых у меня захватывало дух? Если бы сейчас один из них вдруг перешел на вы, первой бы опешила я. Это было бы все равно что услышать «Леди Монфор» от родного деда. Разумеется, подобную вежливость маги допускали только за закрытыми дверями.