Книга Портал к твоему сердцу, или Аукцион с последствиями, страница 48 – Ектерина Верхова

Я знала, что это. Пусть у меня и не было магии, бабушка настояла, чтобы я брала теорию по алхимии и артефакторике. С её слов – мало ли, пригодится. Учиться я любила, а потому кое-что я всё же усвоила.

Передо мной лежала пилюля воспоминаний, именно так её величали в народе. Официальное название – сфера энграмной фиксации. Вещь редчайшая. Для её создания нужен не только талантливый алхимик, но и целая прорва золота. А главное – кто-то, кто согласится пережить настоящую агонию. Извлечение памяти – процесс болезненный, изматывающий, и если алхимик был слаб – пилюля рассыпалась в бесполезный порошок. Если воля донора слабела – память стиралась безвозвратно.

Я стиснула зубы, прижав платок к ране.

Каэл.

Неужели он действительно это сделал? Потратил деньги, силы и, судя по его виду, существенно рисковал, чтобы донести до меня какую-то важную правду.

Зачем? Чтобы убедить? Загладить вину? Подкупить доверием?

И какая правда вообще может стоить таких жертв?

Я бы с радостью решила, что это очередной трюк. Но вот только сфера энграмной фиксации не умела лгать. Именно в этом и была её ценность. Воспоминания, запечатлённые в ней, не могут быть подделкой.

И всё равно – внутри бурлило слишком много эмоций, чтобы принять «подарок» так просто. Я не знала, что было в этой капле истины. Но слишком хорошо понимала: если я её проглочу, обратного пути не будет.

Я сделала глубокий вдох, почти злясь на себя за слабость… и проглотила пилюлю.

Она обожгла язык, словно пряное вино. Ледяная змейка скользнула по горлу, растеклась по телу, оставляя за собой дрожь и еле уловимый металлический привкус на языке. Едва я успела выдохнуть – всё поплыло. Пространство зашаталось, будто я шагнула за грань сна и реальности. Меня засосало в омут. Не воды – нет, он был гуще и тяжелее. Омут чужих воспоминаний.

Я видела всё от третьего лица, словно из-за стекла, но ощущала – это была память.

Мальчишки.

Каэла.

Он был ребёнком. Не старше десяти.

Всё вокруг дрожало от запахов: тёплое дерево – полки, в которые навсегда въелся аромат трав. Ваниль и тмин – сдобные булки, что подрумянивались в печи. Только воспоминания из детства бывают такими яркими, такими сочными – будто сама память отказывается тускнеть.

Скромный дом, но уютный. В нём было… по-настоящему тепло. Не от огня, а от живого дыхания большого семейства. Где-то в углу смеялись дети. Слышался стук ложек о глиняные чашки. Чей-то голос рассказывал сказку – слова проплывали мимо, как фоновый шум.

И вдруг – грохот. Дверь распахнулась с такой силой, будто в неё врезался ураган.

На пороге стояла женщина.

Измождённая, израненная, обагрённая кровью – и явно не только своей. Светлые полураспущенные волосы липли к щекам, лицо было пепельным от усталости, а глаза – такими живыми и, несмотря на ужас, полными решимости. Она покачнулась и рухнула на колени прямо на пороге.

Я сразу её узнала.

Мама.

Моя мама.

Живая. Настоящая. Не портрет в рамке. Не сон из детства. Не тёплый рассказ бабушки.

Она была передо мной.

В доме закричали. Кто-то кинулся к ней. Голоса – испуганные, обрывистые. Один из старших мужчин осторожно поднял её, на руках отнёс в дальнюю комнату, где пахло лавандой и мёдом. Там она пролежала без сознания три дня. Эти воспоминания всплывали яркими короткими обрывками: её поили, меняли повязки, кто-то из детей – чаще всего девочка лет восьми – сидели у её постели, перебирая пряди волос. Бормотали молитвы.