Книга И тут я увидела чудовище, страница 82 – Екатерина Началова

— Что с нами будет потом? — выпалила я в последний вечер. Да, так я его и ощущала — последним. После него... Что нас ждёт? Как жить, когда Ингренс поклялся на время брака меня не трогать?

Мне совсем не хотелось об этом спрашивать — я слишком боялась не того ответа. Но без понимания будущего тоже было страшно, зыбко. Будто стоишь не на твердой земле, а на шатающейся доске. Сорвешься — не сорвешься?

Времени, чтобы говорить, у нас было не так много. Большую его часть занимали поцелуи — по той простой причине, что из вариантов «поговорить» и «занять рты друг другом», мы единогласно выбирали второе. Еще и Ингренс увиливал от уточняющих вопросов с виртуозностью матерого дипломата.

Сейчас он ответил с ироничной улыбкой:

— Потом? Жизнь день за днем. Однажды ее сменит смерть.

И не поспоришь.

— Что будет после того, как мы смешаем кровь? — нахмурившись, уточнила я, уже понимая, что мой мужчина не настроен на разговор. Он тут же подтвердил догадку, притянув меня за пальцы к себе. Внимательно, глядя в глаза, медленно и откровенно погладил подушечкой пальца мои губы, чуть оттягивая нижнюю.

— Брак, — с усмешкой сообщил очевидное, не отрываясь от своего дела. Он облизнулся.

— Ренс, я не шучу. Ты знаешь, о чем я... — старательно стоя на своем, я мужественно продолжала, стараясь не поддаваться на очевидную провокацию. — Ты же поклялся отцу...

— Боишься остаться неудовлетворенной? — Ингренс не хотел говорить серьезно. — Я показал тебе мало способов?

— Не боюсь... Да я не о тех способах!

Серебряные глаза затопили меня бликами играющего на солнце снега.

— Раз вы в нетерпении, продемонстрирую новый способ прямо сейчас, леди...

Он опять не дал мне ничего выяснить — увлек в очередную развратно-захватывающую игру. Ингренс был в своем репертуаре — сам разрешил мне задавать вопросы, и сам же в половине случаев от них уворачивался. Может быть он не хотел отвечать вообще, а может не хотел нарушать внезапно воцарившуюся между нами идиллию. Наверное, второе, потому что я тоже не хотела менять хоть что-то. Нам было слишком хорошо.

А когда слишком хорошо, пробуждается страх потерять обретенный рай.

День официального смешения крови стал самым несчастливым за последнее время. Колокол звенел, хор пел, снег шел, юбки шелестели, жители города на площади торжествующе кричали, а я думала только о том, что обещал отцу Ингренс — никакой консумации брака. Может быть из-за этого, я никак не могла заглушить противное чувство, что все идет не так. Крошечные разрозненные детали со всех сторон настойчиво шептали мне: «Неправильно, неправильно».

Белоснежный хор тянул гимн. Слаженные голоса с силой пронизывали пространство в церемониальном храме и вокруг него, но мне настойчиво слышались выбивающиеся из общей массы нотки фальши.

Розы пахли так густо, что мне хотелось вытащить из носа этот запах.

Мама выглядела взволнованной, а отец — отчетливо не радостным или... несчастным? Сложно было опознать его эмоции, потому что в них сквозило слишком многое — и недовольство, и беспокойство, и нежелание, и вина, и страх. Чувства, чем-то сходные с моими. Я же сердилась сама на себя.

Я хотела не таких чувств!

Момент, который в мечтах виделся самым счастливым, кульминацией мечты, в реальности отдавал горьким привкусом подлога и металлом договора. Мне не верилось, что это происходит именно со мной, что в главной роли кто-то другой, не я, что все это просто театр, не по-настоящему. Как две иллюзии драконов, вместе сделавших круг над площадью. Это ведь не мы с ним.