Книга Волчья ягода, страница 93 – Екатерина Началова

— Серому точно нужен порядочный удар, чтобы уложить, — Таор размышлял вслух. — Я с ним не затягиваю, не той я комплекции, чтобы долго прыгать... Нет, я его стараюсь достать сразу, а то... — приподнявшись, он привычно сжал кулак, несколько раз рассек воздух, останавливаясь на воображаемом виске соперника. Через несколько «ударов», Таор прервался, посмотрел на меня и белоснежно улыбнулся, от чего милые ямочки на золотых щеках выделились еще сильнее.

Теперь я обречённо почувствовала, как за раз увязла в янтарной смоле по пояс. Как будто этого мало, мужская рука, только что рассекавшая воздух, уверенно опустилась на мои плечи, придвигая к себе.

— Считай, что Дрей — твой самый выносливый и здоровенный пациент, — Таор говорил, не подозревая, что в эту секунду я тону. — По высшему Волку можешь бить сильнее, чем по любому другому. Выдержит. Знаешь, сколько раз он уже мог подохнуть? На моей памяти десяток раз точно...

— А ты? — окончательно отложив штопку и пока бесполезные раздумья, я прислонилась к мужскому плечу, вдыхая запах. Таор срывал еловые ветки для чистки зубов, а после еды привык жевать сосновые иголки, от чего его дыхание и руки постоянно вкусно пахли смолистой свежестью хвои.

— Я? Странно, что сижу тут, если подумать...

Щуря глаза на ослабевшее за день солнце, Таор под тонкие свисты стрижей начал неспешно рассказывать мне истории из своей жизни. Я слушала и просила еще. Не хотелось, чтобы день заканчивался. Как только этот уйдет, останется только два. Всего лишь два.

Солнце постепенно исчезало за лесом, небо меняло краски с нежных на темные, а мы все еще сидели на крыльце. Звонкий дневной птичий хор окончательно стих, уступив место трелям вальдшнепов, кваканью лягушек и тонкому пению сверчков. С леса уже влажно потянуло сыростью, когда Таор поведал, как они с Дреем сражались на мечах в заколдованном замке Скорпионов.

— Еще мгновение и... успел бы, — завершил Таор милую историю о том, как в приступе бешенства Дрей его чуть не прирезал, но отвлекся на птицу. Старательно сдерживая нехорошие слова, я молча принесла кружку с вечерней дозой отвара.

Едва глянув на нее, Таор вздохнул, как мне показалось, преувеличенно.

— Опять это... Ну, иди сюда. Трави меня, злая селянка... — он живо прихватил и усадил меня сверху. Приятно удивившись такому рвению, я наклонилась к Таору, прильнула к губам и глоток за глотком начала вливать отвар. Таор сносил процедуру стойко: прикрыв глаза, медленно оглаживал мои бедра, без сопротивления позволял поить себя. Мужской подбородок ощущался непривычно гладким, и последнюю малиновую каплю, покатившуюся по нему, я слизнула.

Улыбнувшись, Таор приоткрыл глаза. В густеющем вечере они мерцали таинственным желто-оранжевым светом — луна бывает такой, когда стоит низко, у самого горизонта. А волчьи глаза — сразу как две луны. Завораживающие, гипнотические, остро пробуждающие внутри неведомую тягу, и, как будто, зов...

— Аса, Аса... Волчья ты ягода, — прошептал, оглушая меня такой странной пронзительностью, что послевкусие от его слов эхом прокатилось по телу, опять ускоряя пульс, и оседая где-то в животе.

«Волчья... Значит — твоя?» — этого я не спросила, оставив вопрос лежать на языке. Кажется, Таор коснулся его, когда опять потянулся к губам. Он стянул свою рубаху, потянул и мою; задрав, снял ее вместе с бельем, совершенно обнажая грудь.