Книга Плетущая, страница 41 – Лия Арден

Последние вопросы были для Рокеля, но Зоран сжал его плечо в знакомом, немом приказе помалкивать. Старший княжич выпрямился, скрывая боль от раны, но Ена не поверила, что он в порядке: на тёмном кафтане было огромное кровавое пятно. Девушку потащили дальше, а она с пущим рвением упиралась, визжала, вырывалась, но добилась очередного удара кулаком в живот и обмякла от боли.

Её бросили совсем далеко в одну из пустых темниц. Настолько далеко, что ни видеть родных, ни слышать не могла. В камере, кроме соломы, на полу ничего и не было, маленькое окно под потолком позволяло определить смену дня и ночи, но выглянуть наружу девушке роста не хватало. Ена забилась в угол, стараясь подумать о происходящем, вспомнить все подслушанные разговоры, однако не могла припомнить что-либо важного.

Яреш, Зоран и Рокель уехали с князем Креславом и его сыновьями пару дней назад на охоту, вчера ей прислали письмо, что все вернулись благополучно, но, как и всегда, государь пожелал после окончания охоты устроить пир, поэтому гости задержались в великокняжеском дворце ещё на ночь.

Ена невольно взглянула на свои руки, пытаясь припомнить, видела ли что-то в плетении? Когда она плела в последний раз? В детстве она делала это постоянно, но чем старше становилась, чем больше с Зораном и Рокелем общалась, на плетение времени оставалось меньше.

Ей один раз принесли кусок хлеба, воду и тёплое покрывало, в которое Ена закуталась. К еде же сперва притрагиваться она боялась, но под конец дня голод и жажда взяли верх. Ена попыталась несколько раз докричаться до князя и его сыновей, но тех либо увели, либо они её не слышали. Следующую ночь она провела, свернувшись клубком и продолжая дрожать от холода, то и дело беспокойно вздрагивала и просыпалась от каждого шороха. Наутро, как только её темница хоть немного просветлела, Ена начала плести из имеющейся соломы. Она сплетала узоры, молясь про себя всем известным богам, а особенно Мокоши, прося объяснить хоть что-то, подать знак.

К концу очередного дня Ена создала десятки узоров, и каждый из них получался уродливее и корявее предыдущего, словно пальцы её в жизни ниток не держали. Солома, конечно, не самый податливый инструмент, но такого безобразия она не создавала с детства, отчего в горле встал удушливый ком, сердце забилось надрывно, как в тисках. В неравномерных узорах Ена видела смерть, но не могла понять чью.

За тот день стражи дважды приносили знакомые хлеб и воду, а на её разбросанные плетения глядели с недоверием, как на ведьмовские заговоры. Раньше Ена испугалась бы таких взглядов, но сейчас едва обратила внимание. Она уже в клетке, скованная ощущением приближающегося конца. Хуже не станет.

С наступлением сумерек её руки безвольно опустились. Ене казалось, что невидимое присутствие смерти облепило её всю, будто удушливый влажный воздух. Она не могла отделаться от ощущения, что предчувствие смерти касалось абсолютно каждого, включая её саму, поэтому мысли бились в панике, не в силах отыскать верное решение.

Ещё ночь и день она провела в камере, в тишине, холоде и неведении. Ена стала вялой, усталой и сонной. Её немного лихорадило, потрескавшиеся губы едва двигались, сухая кожа болезненно натягивалась. Ена не сразу сообразила, когда под вечер трое мужчин вновь вошли к ней в камеру и грубо подняли на ноги. Сил сопротивляться не было, но только её подвели к камерам Яреша, Зорана и Рокеля, и она моментально встрепенулась.