Книга Проклятие черного единорога. Часть третья, страница 169 – Евгения Преображенская

Дженна увидела вороную лошадь. Высокая и стройная, она бежала навстречу девушке. Глаза её с горизонтальными зрачками сияли подобно рубинам, на губах выступила белая пена. Сияние луны переливалось холодными всполохами на блестящей чёрной шерсти и… на витом роге.

Чёрный единорог поднялся на дыбы, и равнину огласил неистовый крик. Вопль этот не имел ничего общего с лошадиным ржанием. В нём звенела чистая мощь и… боль.

Крик единорога странным образом рассеял серость, сковавшую душу Дженны. Чувство восторга пробилось сквозь панцирь безразличия. И желание помочь волшебному зверю вспыхнуло в чародейке с немыслимой силой.

В полдень она мирно уснула, сморённая ночными трудами. И ей вновь приснился единорог. Он бежал сквозь ночные туманы. Лунный свет танцевал на чёрных боках, ветер выл в длинной гриве. В глазах зверя сияла ярость и боль.

Видение словно звало в неведомый край. Оно странным образом дарило надежду. Будто бы чужое проклятие могло исцелить пустоту внутри неё. Но как преодолеть Аркх, Безымянная могла только гадать…

Она искала дорогу с тем же отчаянным упорством, с которым когда-то рыла землю, чтобы выбраться из-под завала на свет и воздух. Она исследовала пещеры и трещины. Она искала тропки в горах, а когда заходила в тупик, в тупом отчаянье бросалась на неприступные скалы.

Теперь сил у неё было не так много, как раньше. Слабость часто посещала её душу. Накатывала внезапная дремота, мышцы становились ватными. И всё же девушка нашла лекарство от своего бессилия. Ненадолго, но оно помогало вернуть в сердце искру желания…

Безымянная поднялась со стога сена, где отдыхала, и, миновав опустелые конюшни, вышла во двор монастыря. При её появлении вороны недовольно закаркали и, оторвавшись от своего пиршества, мрачным облаком понялись в небо.

Девушка задумчиво поглядела на стремящееся к горизонту солнце в рваной пелене облаков, провела пальцами по амулету, висящему на шее. Монетка с кривыми краями, которую она нашла на руинах Нороэша, будто бы отозвалась на прикосновение.

А ещё она любила кровь. Напитавшись кровью, амулет становился тёплым, словно бы оживал. И Безымянная вновь слышала голос, эхом прорывающийся к ней откуда-то издалека, но пока не могла различить слов…

Бывшая монахиня перевела взгляд на лошадиный труп, преградивший ей дорогу. Мастью животное походило на того единорога из сна. И тем сладостнее были ночные труды Безымянной…

Ах, как горяча оказалась кровь чёрной кобылы! Девушка ощущала эту силу, казалось, самими руками, вновь и вновь погружая пальцы в вязкую алую влагу.

Безымянная обошла застывшую в тёмной луже конскую тушу, перешагнула обезображенное тело конюха, с ухмылкой пнула в бок бездыханную монахиню в синем облачении.

Монахиня была одной из многих. Весь двор монастыря Единого устилали беспощадно растерзанные мёртвые тела людей и животных.

Сил было меньше, и всё же для проведения ритуала их хватало вполне. Когда-то девушка, что отказалась от своего имени, по доброй воле пришла на заклание. Теперь же Безымянная считала своим правом и долгом самой собирать кровавую жатву.

Это была жертва, предназначенная безымянной силе. Они погибли, чтобы она воспряла.

* * *

— Тише ты, — Весел опустился на колени подле Петра и, крепко обняв его за плечи, повторил: — Тише-тише…