Книга Проклятие черного единорога. Часть третья, страница 167 – Евгения Преображенская

Мужчина шёл медленно, будто превозмогая тяжесть невидимой ноши, ссутулив плечи и склонив голову. И дело было вовсе не в густом воздухе. Когда он проходил мимо изваяний — то в одном, то в другом ломаными тенями отражался тёмный силуэт.

Точно таинственный зверь следовал за странником. И был этот зверь невообразимо ужасен… Очи его наполнял пламень, но лицо застыло подобно посмертной маске. На спине возвышался горб из искорёженных крыл, на которых ему уже никогда не взмыть в небеса.

Маг опустил глаза, стараясь не замечать зеркал. Он не хотел видеть своего отражения — жуткий лик, который он обретал на нижних пластах. Бывший хранитель, когда-то сделавший выбор, теперь презирал себя за него!

Потеряв родной мир, поначалу Сайрон верил, что не всех его жителей пожрало Ничто и, возможно, как и они с братом, уцелел ещё кто-то… В надежде отыскать среди бесчисленных миров души любимых, осиротевший хранитель стал странником. Но с течением столетий вера эта угасла, и в душе странника родилась боль, подобной которой не знал и не узнает никто из людей.

Тогда он решил забыть своё прошлое. Сайрон предпринял множество попыток, но безуспешно. В конце концов, обезумев от страданий, он решился отсечь часть своей земной души, что отвечала за чувства… Обменяв её на демоническую, он надеялся обрести способность властвовать над страстями, подобно хранителю Калоса.

Сайрону не было нужды в управлении другими созданиями, однако он хотел притупить ту остроту чувств, что была дарована ему, как хранителю, в человеческом воплощении. Маг силился смирить накал своего пламени: усреднить, обесцветить. И это у него почти получилось. Почти…

Если чующие душу эльфы Ферихаль называли Бацуна Эмона Повелителем демонов, то Сайрона они прозвали Демоном…

* * *

Поначалу Дженна не увидела ничего, кроме скопления камешков, беспорядочно закреплённых на вертикальной поверхности скалы. Они не походили один на другой: различались по форме и размеру, были округлые и угловатые. Однако имелось у них и кое-что общее: блестящие от влаги камни будто крали цвет! Лес, озеро и небо, отражаясь в них, обретали один-единственный оттенок — тёмно-серый.

Несмотря на душный полдень, от мозаики отчётливо веяло холодом. Но не освежающим, подобно тому, который дарили глубинные родники озера. Напротив, болезненный озноб пробирал при взгляде на изображение. Сердце замирало в груди, всё радостное и светлое будто укрывал ледяной иней, а зрителю оставались лишь страх и отчаянье.

Картина завораживала, затягивала в себя смотрящего и отторгала всё отражающееся. Казалось, ум противится, не желая признавать увиденное! Лишь через некоторое время Дженна начала различать в беспорядке фрагментов отдельные линии и углы. Они расходились в разные стороны и складывались, образуя странный орнамент.

Постепенно картина делалась всё чётче, точно изображение воплощалось из тумана. Всё целостнее становились раздробленные части, сливаясь друг с другом в единый рисунок. Осознав его, девушка невольно отшатнулась.

— Нет-нет-нет-нет, — её губы скривились в гримасе ужаса.

Изображение было чуждо лесу, озеру и небу над ними. Образы на картине не принадлежали этому миру, но в то же время были хорошо знакомы Дженне!

…А в центре мозаики застыли двое.

— Это она… Кхор меня подери, она узнала… — прошептал Индр, не оборачиваясь к спутникам. — Ты был прав, Донас’ен, — лицо музыканта застыло как каменное, от волнения голос выдал несвойственные ему скрипучие ноты. — Она — та самая недостающая фигура в нашей игре…