Книга По щучьему велению, по Тьмы дозволению, страница 119 – Евгения Преображенская

— Хорошо ли вы поели, повеселились, гости дорогие? — изрекла она отнюдь не дружелюбным голосом; в её зелёных глазах, будто чародейский огонь, зловеще отразилось пламя от костров. — Знайте же, что неспроста я позвала вас всех на пир. Страшная тайна тяготит мою душу и всё наше царство… — Она откинула за спину тяжёлые чёрные косы, повысила голос: — И сегодня я намерена положить ей конец, раскрыть правду!

Гости негромко загудели: кто испуганно, кто с сомнением, кто с интересом. Стража, охранявшая вход на пир, внезапно подалась в стороны. Увидев вошедшую, все сидящие за столами, включая старого царя, поднялись. Одни принялись кланяться, другие всплеснули руками.

— Доченька… — проронил царь одними губами.

— Несмеяна… — презрительно прошептала Лучия, сжав кулаки.

— Здравствуй, отец! — громко с достоинством произнесла царевна Витария. — Здравствуй и ты, сестра!

«Сестра…» — пронеслось среди гостей, и вновь воцарилось молчание. Напряжение, повисшее в воздухе, было столь сильно, что, казалось, опасно даже громко вздохнуть, не то что слово молвить.

Гневно взирала на рыжекудрую старшую сестру её соперница. Но лицо Витарии хранило спокойствие. Медленно и чинно следом за ней вошли и встали за спиной тинутурильцы. Был среди них и Инальт. Витария не увидела любимого, но ощутила его присутствие, улыбнулась.

— Что же ты умолкла, сестра? — спросила она. — Ты хотела раскрыть правду пред всеми. Давай же продолжим! Но для начала отпусти отца нашего! Пусть его ум будет ясен, когда он услышит твои речи! А иначе зачем это всё нужно?

— Правда твоя… — ядовито улыбнулась щука.

Она незаметно повела рукой. В этот миг музыкант с заплетённой в косы бородкой ударил по струнам домры. Его пальцы быстро заскользили, высекая негромкую мелодичную трель.

Царь, всё ещё стоя, вздрогнул, схватился за грудь. Его руки нащупали что-то под кафтаном. Словно мучимый нестерпимым зудом, он быстро расстегнул одежду и сорвал с груди мешочек, бросил его на скатерть.

Верёвки, более не сдерживающие жуткое содержимое, ослабли. На стол, а со стола на пол перед всеми покатились два человеческих глаза… Все ахнули.

— Ты же помнишь эти глаза, отец? — скривила красивые губы речная ведьма, оборачиваясь к царю. — Он помнит, а теперь пусть знают все! Перед вами то, что осталось от моей матери! От той, которая любила вашего царя до самой смерти! В любви к которой он так рьяно клялся! Глядите же все, смотри, отец, на глаза, без которых ты не мог жить!

Царь качнулся и осел назад в золочёное кресло. Лицо его совершенно слилось по цвету с белой бородой, руки дрожали.

— Да, ты принёс много горя, отец, — продолжила за сестрой Витария, в голосе её сквозила не острая сталь, а мягкий прохладный шёлк. — Горя, которого не пережили наши матушки… Но ты должен знать, что обе они ещё здесь. Обе они не обрели покоя…

Музыкант вновь ударил по струнам. Пряная, горькая мелодия взвилась в воздух. Вместе с ней истаяли лежащие на полу глазные яблоки, а с того места взметнулась тень. Она поднялась и закружилась, танцуя под музыку.

Постепенно она обретала насыщенность, цвет и, о чудо, человеческие черты. Вскоре перед обомлевшими зрителями предстала невероятной красоты женщина в белом одеянии жрицы. Её чёрные, как вороново крыло, волосы длинными волнами ниспадали на спину. Зелёные глаза мерцали, точно она была живая.