Книга По щучьему велению, по Тьмы дозволению, страница 36 – Евгения Преображенская

Горячее пламя уверенности сменялась волнами паники. Витария захлёбывалась страхом, останавливалась, чтобы отдышаться. Долго ли она ещё сможет брести сквозь вьюгу? Куда ведёт её путь?

Витария пыталась раздобыть из-под снега хвороста, высечь пламя трением веточек. Она хотела хотя бы обогреться, а о воде и еде лишь мечтала. Но всё было тщетно. Снегом царевна ни напиться, ни наесться не могла, только окончательно промёрзла до самых костей.

Наверное, если бы не благоволение владычицы Зимы, Витария уже лежала бы рядом с мёртвой лисицей, такая же рыжая и хладная. Не хватило бы ей и сил в теле, чтобы идти без отдыха так долго.

— Матушки-богини, помогите… подскажите верный путь, направьте к доброй душе, — молилась Витария, а пурга заглушала её голос, хватала слова из гортани, будто вор, уносила их прочь.

Ни лунное око ночной богини, ни дневное око дневной матери нельзя было различить из-за снега. Не видно было даже небес. А может, сами небеса опустились на землю? Вдруг Витария своим зовом нарушила все законы стихий? Нет больше ни солнца, ни луны, только лёд…

— Милая, прекрасная Ледяница, — без слёз плакала царевна Несмеяна. — Прошу тебя, сжалься… Остановись… Как мне отомстить злодеям, если сгину в этом лесу?

Но и Ледяница не отзывалась на слова царевны. Только крупными хлопьями падал бесконечный снегопад. Да ветер хлестал по спине, словно подгоняя путницу.

Не то от усталости, не то было это злое колдовство, но чудилось Вите, будто в снежной тишине и гуле ветра шепчутся и переговариваются человеческие голоса. Где-то далеко-далеко, может, в другой жизни, заплакал ребёнок в колыбельке. Женский голос завёл песню.

— Всё хорошо, милый… — шептала женщина. — Я с тобой… Мама рядом. Ничего, что воет ветер за окном и метёт вьюга… Не бойся… Папа твой вернётся из похода. Ты вырастешь сильным и смелым, как он… Ничего, что век мой будет короче положенного… что отдала я часть своей жизни духам зимы. Зато ты будешь жить долго и счастливо. Даже когда я покину тебя, всегда буду петь тебе колыбельные вместе с ветром и вьюгой… Ты станешь самым лучшим правителем царства… А иначе к чему всё это…

В то же время по зимнему лесу шагал и Емельян Филин. Мороз кусал его раскрасневшиеся щёки, целовал потрескавшиеся губы. Обида мучила сердце.

К счастью, вьюга позлилась и оставила неудачливого колдуна. Ветер поярился и утих. А снега навалило не так много, чтобы замести ручей, по течению которого он следовал.

Уже не так весело было Емеле, как раньше. Не казалась ему удачной шутка с вездеходной печью. Мысли его бежали к родному дому. Успели ли братья сложить новую печь и починить дом до морозов? Как они теперь?

Думал Емеля и обо всём народе Кривхайна, который не успел собрать последний урожай, как следует приготовиться к зиме. Вот ведь какой из него владыка получился, ещё хуже прежнего. И к чему теперь всё?

Царская дочка пропала, а может, и навсегда сгинула под снегом. Щучечка радуется мести и с другими милуется. А Емеля со всеми своими благородными порывами остался один в этом зимнем лесу, если не сказать пожёстче, в каком именно месте собачьем.

— По щучьему наказу, по моему приказу! — зло крикнул парень в морозные сумерки. — Хочу оказаться в палатах царских, рядом с миленькой! — Ничего не ответил ему лес, всё осталось по-прежнему. — По веленью щучьему, по хотенью могучему! — снова повторил Емеля. — Пусть бы всего этого злодейства не было вовсе! — Он топнул ногой по корке льда. — Хочу всё назад: и дом, и печку! Хочу чаю горячего да гостинцев сладких! — И снова лишь тишина да скрип деревьев были ему ответом. — Хочу дрова рубить и воду носить! — в сердцах крикнул Емеля. — Хочу невесткам помогать да с братьями на базар ездить! Торговать хочу научиться, деньги зарабатывать…