Книга Неладная сила, страница 142 – Елизавета Дворецкая

– Куда? – Устинья в испуге схватилась за руку дядьки.

– В лес дремучий! И там уж кто кого…

– Дядька, что вы задумали? – Устинья с мольбой сжала его руку. – Ты хочешь… колдуном его сделать? Зачем?

– Силы в нем много, в Демке. Да не знал он, куда ее девать, вот и прожил, на одно шалопутство ее тратя.

– Но неужто и другой дороги ему нет, кроме как в колдуны? Не справится с бесами – навек погибнет!

– Пока что бесы на нем верхом катаются. Не выдержит – невелика потеря. А примет науку – станет бесами повелевать. Нужен он нам, Устяша, – добавил Куприян, видя ее огорчение. – С волколаком управиться трудно. А это, может, и не последняя еще наша беда…

– Какая же еше беда?

– Знал бы я… Смотри, кольцо береги, – повторил Куприян и ушел спать.

Не решаясь больше надевать лесной перстень, Устинья завязала его в платок и убрала под подушку. Подумала о том, что дядька ей сказал. Покойница с Гробовища нацелилась на Демку? Недаром же он захворал тогда, как с ней повидался… и бредил о поцелуях. Устинья вдруг ощутила прилив ревности и гнева, как будто другая пытается увести у нее нареченного жениха. Еще нынче вечером Устинья не считала Демку таким уж сокровищем и с трудом верила, что между ними случилось нечто вроде тайного сговора. Что она правда почти пообещала выйти за него, а не в шутку, как в игре на посиделках. Но при угрозе, даже подозрении на угрозу, все в ней возмутилось. Хорош Демка сумежский или плох – деве с Гробовища она его не отдаст. От такой «невесты» никому добра не будет, а он все-таки человек, не пес! И снова Устинья принялась твердить, засыпая:

– Взыщи, Господи, душу девы Евталии, коли возможно, помилуй, да не поставь мне во грех молитвы сей, и да будет твоя святая воля…

Имя… Может, во сне что-то говорилось не о луне, а о чьем-то имени? Именах? Было чувство, что это очень важно, но вспомнить услышанное во сне было так же невозможно, как проследить путь мухи в воздухе.

* * *

Утром Устинья, одеваясь, сунула узелок с перстнем за пазуху, потом передумала, продела в кольцо ремешок и повесила на шею, под сорочку, – так не вывалится. Надевать перстень она не собиралась, но и оставлять не хотела. Так и носила его с собой, когда ходила к скотине, по воду и в огород. Разговор с дядькой оставил в ней впечатление, что перстень этот важен, и не только ценностью золота. Как будто его могут украсть… а эта кража будет опасна для Демки. Казалось, с этим перстнем сумежский молотобоец доверил ей нечто важное, и Устинья чувствовала себя обязанной это важное сберечь.

Вчерашний сон не забывался – так и стоял где-то внутри, как темная вода на дне глубокой ямы. Устинья и хотела бы его забыть – мало ли жути порой приснится. Но это была не простая жуть. Не покидало чувство, будто все это – непроглядную тьму, ужас безнадежности – она уже видела раньше. Этот сон не первый? Но лесной перстень перед сном она надевала впервые. Пока доила корову, пропалывала гряды, варила щи – все думала о той тьме, о проблеске света где-то наверху… Луна? Кто-то хотел украсть луну? Говорят, ведьмы посягают украсть звезды и съесть месяц, даже песня такая есть. Устинья нахмурилась, вспоминая.