Книга Неладная сила, страница 204 – Елизавета Дворецкая

Когда все разъяснилось, матушка Олфимья даже огорчилась: вежливая, статная Устинья, за чьим спокойствием угадывалась доброта и твердая воля, успела ей понравиться, особенно когда она поняла, что этот, как снег на голову, приезд поповны-сироты не означает, что она, Олфимья, в Сумежье сделалась еще раз бабкой. «А такая девка хорошая!» – сожалеюще приговаривала матушка, сама рассказывая обо всем вернувшемуся от Святой Троицы отцу Тимофею.

– А ты-то как – не выбрала жениха? – в это время расспрашивал Воята.

Он сидел рядом с Устиньей и держал ее за руку, полный самого теплого братского чувства. Он и раньше вспоминал Устинью, ее дядьку и даже рыжего петуха, но только увидев их воочию, понял, как сильно соскучился. Было так странно видеть эти лица из дальнего края у себя в родном доме – будто вышли из сна в явь, – но они так оживили в памяти прошлый год, что Воята заскучал и по Сумежью.

– Выбрала. – Устинья опустила глаза. – Вот у меня и колечко…

Она тоже очень рада была увидеть Вояту – найдя его, здоровым и благополучным, в самый день прибытия в огромный шумный Новгород. Многие пытались их сосватать, от бабы Параскевы до его же родной матери, и при виде Вояты Устинью заново поразило несходство между ним и тем, кого же она выбрала. Воята, такой красивый, хорошо одетый, в двадцать с небольшим лет служил писцом и ларником у самого архиепископа (матушка Олфимья успела похвалиться), то есть, в представлении Устиньи, жил где-то в сенях у самого Солнце-Князя. Как непохож на него был Демка – с его рябоватым лицом, сломанным носом, въевшейся в руки чернотой железа и в рубахе с разодранными плечами. Но от этого несходства тоска по Демке, от которой Устинью было отвлекло городское многолюдье, вспыхнула снова.

– И кто же тот удалец? – Воята был само любопытство, мысленно перебирая знакомых сумежских и барсуковских парней.

– Не поверишь. Помнишь… Демку из кузницы, Ефремова подручного?

– Демку? Еще бы не помнить! Как же забыть, как мы с ним на Никольщинах друг друга христианскому смирению учили! – Воята засмеялся. В воспоминаниях его веселило даже то, что когда-то огорчало. – А потом на последние за зиму супредки к вам в Барсуки ходили – когда ты мне поясок дала. И что Демка?

– Ну вот… он. – Устинья едва решилась поднять глаза, понимая, какой неподходящей парой они с Демкой покажутся Вояте. – Мы сговорились с ним. На Купалиях хотели… уводом… Да не было счастья… Бесовка Плясея его в Игорево озеро утянула.

– Чиво? – Воята перестал улыбаться.

Эти речи смущенной Устиньи походили на бред. После известия, что она, Устинья, самая благочестивая и строгая девушка волости, по доброй воле собиралась выйти за драчуна, вдовца и шалопута Демку, да еще и уводом, то есть без обрядов и благословений родни… даже чудное сообщение о бесах в озере казалось лишь еще одним поводом усомниться, в своем ли она уме.

– Знаю, что так сразу не поверишь. – Устинья вздохнула. – Давай-ка, дядька, мы по порядку все расскажем…

На самом деле Куприян и Устинья еще по дороге, занявшей у них четыре дня неспешной езды на двух телегах, условились, о чем рассказывать в Новгороде, а о чем умолчать. Ни архиепископу, ни даже семье Вояты пока не стоило знать о возвращении волколака: если поп Тимофей с домочадцами проведают, что покойный отец Тёмушки был обертуном, то родительского благословения Вояте и за сто лет не выпросить, а без него он жениться не посмеет. Зато повесть о явлении «неведомой святой» была передана во всех подробностях. Она особенно увлекла отца Тимофея: он хорошо знал, как трудно добиться признания нового святого, особенно когда тот никому не известен. Но на деле «святая» оказалась бесовкой, а для одоления ее требовалась помощь настоящих небесных угодников.