Книга Неладная сила, страница 206 – Елизавета Дворецкая

– Крючьями? – недослышала Марина.

– Ключьями, – уверенно поправила матушка Олфимья.

– Какими ключьями? – Даже отец Тимофей удивился этой бабьей несуразице. – Ключами, может?

– Ключьями! – Попадья твердо стояла на своем. – Так матушка Кирица меня учила, а что за ключья – она, видать, знала.

Отец Тимофей только рукой махнул.

– В сей день – память Сильвестра, папы римского, да Феогена, епископа Парийского, – куда лучше было б их о защите просить! – вставил Кирик. – К тому же они и саном священным обличены. А то мученик, да всего один из сорока!

– А он разве не апостол был? – решилась спросить Устинья, хоть и понимала, что тут спорят люди куда ученее ее. – Я слышала, у нас Параскева, мудрая старушка, заговаривала: мол, при море черном стоит столп каменен, на том камне сидит святой отец, апостол Сисиний…

– Стало быть, не тот Сисиний, – сделал вывод Воята, – не из воинов севастийских.

– Какие ж еще есть? – стал припоминать отец Тимофей. – Сисиний-епископ из города Кизика, память его ноября в двадцать третий день. При Диоклетиане принял мучения. Есть Сисиний – из сорока пяти мучеников в Никополе Армянском, память июля в десятый день. Был еще Сисиний, архиепископ в Константинополе, муж красноречивый, в любомудрии сведущий и в священном писании. Память его октября в одиннадцатый день.

– Это четверо, – подсчитал Кирик.

– В той повести про диакона Кирика, где царевна Артемия, Диоклетианова дочь, беснованием страдала, тоже есть Сисиний, – несколько смущенно вставил Воята. – Их память июня месяца в седьмой день.

Повесть об Артемии из житий напомнила ему о той, другой Артемии, его лесной царевне. Он потом уже в Новгороде перечитывал Житие священномученика Маркелла, папы Римского, иначе едва ли запомнил бы Сисиния среди множества других упоминаемых в нем лиц.

– Это пять, выходит, – сказал Кирик. – Который из них-то?

Но тут матушка Олфимья глянула за оконце, где давно погас солнечный луч, и спохватилась:

– Охти мне! Ночь на дворе, а мы гостям отдохнуть не даем. Пойдем, Устюша, я тебя спать уложу, а мудрецы наши пусть хоть до утрени святителей перебирают.

– Да, ложитесь-ка вы отдыхать, с дороги ведь! – поддержал мать Воята. – А мы если проведаем, что за Сисиний, завтра вам расскажем. А лучше вот что – к дьякону Климяте сходим. Уж он-то разберется, где Сисиний, где Сихаил, где Синаил, кто из них на каком море, на каком камне сидит и кого побивает… ключьями железными.

Марина повела Кирика домой, и отец Тимофей тоже собрался спать. Матушка Олфимья увела Устинью наверх, во второе жилье. Воята долго еще не спал – вспоминал Великославльскую волость. Как ни рад он был видеть Устинью, появление ее воскресило в его памяти Тёмушку и заронило мысль – не слишком ли долго он заставляет ее ждать его возвращения?

На другой день Воята повел Устинью на Владычный двор.

– Это мы что – к епископу пойдем? – Устинья даже испугалась.

– Нет, вам еще рано его тревожить, а мне к владыке сегодня не надо, он сам меня в книгохранильню послал. Я там Псалтырь переписываю. – Воята подмигнул. – Он сам мне велел, как я тем летом от вас воротился. Сказал, коли у них в волости только греческая, сделай им славянскую. Уж у конца – «Вознесу Тя, Боже мой»^[24]начал.

Устинья невольно вытаращила глаза. Она и до того была очень высокого мнения о способностях Вояты, но умение писать книги делало его в ее глазах почти равным святителю старцу Панфирию.