Книга Неладная сила, страница 209 – Елизавета Дворецкая

Все пространство храма было густо заполнено живыми существами. Внизу толпились прихожане, собирающиеся на литургию, а выше, с расписных стен и столпов, на них взирали многочисленные святые. Вид людей, нарисованных в полный рост, так изумил Устинью, что она застыла. У нее рябило в глазах: люди перед ней были как живые, но плоские и неподвижные! Воята не сразу понял, отчего она вдруг вросла в землю, зачарованно глядя на стену, и только потом сообразил: едва ли она когда-нибудь видела изображения людей, само это было в ее глазах чудом. Какая уж роспись в бревенчатых церквях Великославльской волости! Древние святители и цари в роскошных греческих одеяниях, в драгоценных венцах, так ее поразили, что она не находила слов. Все косилась на них: казалось, они и видят ее, и слышат, и могут заговорить.

Прямо поверх изображений или в промежутках между ними виднелись, от пола и до высоты человеческого роста, многочисленные процарапанные кресты, разные значки и знаки.

– Это молитвы, – пояснил Воята. – Кто грамотный, написали. «Господи, спаси и помоги рабу божию такому-то». «О святый Петре, прости и отпусти все, что тебе согрешил, рабу своему Михаилу», – прочел он на стене под изображением апостола Петра. – Благослови, отец Николай!

Молодой священник прошел мимо с кадилом; у него было смеющееся лицо, будто он только что вел какую-то веселую беседу. Проходя, он кивнул Вояте как знакомому, и это подкрепило убежденность Устиньи, что Воята – человек не простой. Родившийся в семье новгородского попа, выросший, воспитанный и обученный под сенью Святой Софии, он в ее глазах был кем-то вроде земного ангела. И даже то, что крестильное его имя был Гавриил, казалось не случайностью, а необходимым признаком его особенной природы, исполненной доброты и духовной силы.

– Вон там моя любимая молитва. – Воята провел Устинью за столпы, к дальней части храма, и показал длинную, многострочную надпись, в ее глазах – скопище неразличимых знаков. А Воята прочел более по памяти:

В подобном месте подобный вожатый был необходим. Устинья цеплялась за локоть Вояты – под взглядами десятков нарисованных святых она совсем растерялась и стала неуклюжей, будто ей приходилось ступать по облакам. Воята, знавший здесь каждый камень, водил ее по храму, показывал изображения пророков. Потом остановился под сводом и указал на еще одного святого:

– Вот он, узнаешь?

Устинья вгляделась, но не поняла, чем этот святой муж отличается от других.

– Ну, погляди как следует?

– Не понимаю. – Устинья растерянно глянула на Вояту.

– Вот же написано: агиос… Агиос – значит святой по-гречески. Агиос Сисиний!

– Ох, это он? Правда?

С наклонного свода на них смотрел святой Сисиний – может, епископ, может, мученик. Но Устинья вся загорелась от радости – этот был тот Сисиний, что грозил лихорадкам и обещал помощь в ее беде. Встреча с ним была добрым знаком – он будто вышел ей навстречу из царствия небесного, услышав, что в нем есть нужда.

К началу службы народу в храме собралось множество, из-за толпы Устинья с Воятой остались за расписным столпом. Воята предлагал ей пройти ближе, но Устинья отказалась: здесь, как бы в укрытии, она чувствовала себя увереннее. Отсюда ей не был виден священник, она лишь слышала красивый низкий голос и не могла отделаться от ощущения, что это говорит сам Господь из облака золотистого света. Воята высился у нее за спиной, и ей казалось, сам небесный воин Гавриил уже привел ее в царствие небесное.