Книга Неладная сила, страница 216 – Елизавета Дворецкая

– Иоанн Креститель Ирода обличал, говорил: не должно тебе иметь жену брата твоего! Давай-ка, прочти! – Владыка глянул на Вояту и кивнул ему на стол, где лежало Евангелие.

Воята подошел, перекрестился на знакомую книгу, осторожно и почтительно, с привычной ловкостью поднял крышку, просмотрел кожаные листы и скоро нашел нужное место.

– «Иродиада же, злобясь на него, желала убить его; но не могла.

Ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой, и берег его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его.

Настал удобный день, когда Ирод, по случаю дня рождения своего, делал пир вельможам своим, тысяченачальникам и старейшинам Галилейским, – дочь Иродиады вошла, плясала и угодила Ироду и возлежавшим с ним; царь сказал девице: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе; и клялся ей: чего ни попросишь у меня, дам тебе, даже до половины моего царства.

Она вышла и спросила у матери своей: чего просить? Та отвечала: головы Иоанна Крестителя.

И она тотчас пошла с поспешностью к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя.

Царь опечалился, но ради клятвы и возлежавших с ним не захотел отказать ей.

И тотчас, послав оруженосца, царь повелел принести голову его.

Он пошел, отсек ему голову в темнице, и принес голову его на блюде, и отдал ее девице, а девица отдала ее матери своей^[27]…»

– Э, так их там две было, злодейки! – шепнул Куприян племяннице. – Мать да дочь!

– Так это не Иродиада плясала? – шепнула Устинья.

– Плясала ее дочь, – пояснил Воята, закрыв книгу и возвращаясь к ним. – Писано где-то, что ее звали Соломия.

– У Иосифа Флавия, – подсказал Климята.

– Почему же тогда Плясея – Иродиада?

Воята только двинул бровями: кто же ее знает?

– А эта Соломия, ее дочь, – она тоже среди лихорадок? – шепнула Устинья дядьке.

– Такой не припомню, – озадаченно ответил Куприян. – Может, она теперь по-другому зовется. Стихия или Хихия…

– Кого же еще Сатана и станет посылать род людской мучить, как не Иродову дщерь, первых христиан гонителя, Иоанна Пророка погубителя? – вставил негромко брат Аполинар.

– В писаниях такого нету. – Климята мотнул головой. – Бабьи сказки это.

– Ересь эта от греков и болгар тянется, – с досадой сказал владыка Мартирий. – От Еремии, попа болгарского, еретика^[28], эти басни. Это он выдумал: мол, сидел святой Сисиний на горе Синай, видел семь ангелов, из моря исходящих, и ангела Сихаила именуема, и те семь ангелов семь свещ держаща, семь ножей остряща… Многих неразумных теми баснями соблазнил, даже и попов. В житиях ни одного Сисиния такого нет, и в Писании про Михаила и прочих архангелов нигде не указано, чтобы шли они по морю да встречали трясовиц. Все это басни еретеические – такие молитвы! Будто бы семь трясовиц – дщери Иродовы, но о таком ни евангелисты, ни один из соборов святых отцов не писал! В Писании не семь, не двенадцати, не сорок дочерей Иродовых не упомянуты, но только одна, и та – не Ирода, а брата его Филиппа. Еремия, презвитер болгарский, до того изоврался, выходило у него, будто бы патриарх константинопольский Сисиний с трясовицами ратился. Тот патриарх сам послание писал, обличал эти враки вредоумные. Триста лет минуло, а враки те еще живы!

Возражать ему, конечно, никто и не думал; окончательно запутавшись, все выжидательно уставились на владыку.