Книга Неладная сила, страница 35 – Елизавета Дворецкая

Подойдя шага на три, она остановилась. От потрясения ее овевало жаром и ознобом. Вот что увидел Демка! В домовине лежала молодая дева, моложе самой Устиньи – свежая, будто спящая. На золотых косах жемчугом мерцали крупинки снега, они ложились на платье голубой парчи, но не касались лица. Чем дольше Устинья, зачарованная, вглядывалась в это лицо, тем более живым оно ей казалось. Уже мерещилась легкая улыбка на эти ярких губах… Глаза были закрыты, но неспроста здесь вдруг так густо выросли пролески – это и есть ее глаза. Сотнями лиловато-голубых глаз мертвая дева наблюдает за живыми людьми…

– Что, хороша?

Устинья вздрогнула так сильно, что едва удержалась на ногах. Неожиданно раздавшийся совсем рядом скрипучий голос так напугал ее, что оборвалось сердце. Он шел из-за кустов, где скрывался каменный бог…

Но тут же от души несколько отлегло: Устинья осознала, что глаза ее видят не дерево, а человека. Вид этого человека мог бы напугать до обморока, но, к счастью, Устинья его знала. Сгорбленный старик, с лицом темным и морщинистым, как дубовая кора, к тому же одноглазый, одетый в черные вытертые овчины, был страшен, как сам тот свет. Из глубоких и жестких, как борозды, морщин его сочилась вечность. Он стоял, опираясь на посох, в нескольких шагах от Устиньи, поглядывая то на нее, то в домовину.

– Дед Замора! – Устинья прижала руки к груди, стараясь удержать грозящее улететь сердце.

– И ты здесь, старче! – К ним подошел Куприян.

Бросив взгляд в домовину, Куприян изумленно поднял брови. В первый раз он видел деву в домовине иной и теперь убедился, что Демке ее красота не померещилась от холостяцкой его жизни.

– Она такой не всякому показывается. – Дед Замора кивнул на златокосую деву, словно хорошо ее знал. – Видать, полюбились вы ей.

– О-она сама меня позвала, – с трудом выговорила Устинья. – В-велела песочку взять от д-домовины… и урочной травы.

– Вон ее сколько! – Дед Замора обвел концом посоха поляну, сплошь покрытую пролеской. – Знать, для тебя ее и вырастила. Ну, бери, пока не сгинула.

Перекрестившись, Устинья стала собирать цветы пролески ближе к домовине. Набрав пучок, сунула за пазуху свиты, достала припасенный плотный лоскут, завязала в него горсть песка.

– А ты, дедко, знаешь что-нибудь о той красоте? – тем временем спросил Куприян у своего бывшего наставника.

Куприян держался спокойно, но в душе был взволнован немногим меньше Устиньи. В юности он семь лет прожил у деда Заморы, в его избенке близ Змеева камня, но в последние года, отойдя от ремесла, его больше не встречал и теперь не знал, не проклянет ли его наставник за отступничество. А уж кто может одним словом прямо сквозь землю отправить – так это дед Замора.

– Знаю кое-что. – Хранитель озера скрипуче засмеялся, как мог бы засмеяться старый пень. – Ты, Неданко, науку свою забросил, не надобны тебе более хитрости. Вот и жди теперь, пока судьба сама собой явится.

Куприян вздрогнул, услышав свое первое, при рождении данное имя, – само прошлое его позвало по имени. Дед Замора перевел взгляд единственного глаза на Устинью, и Куприяну стало нехорошо. В словах древнего деда ему почудилась угроза девушке – единственной, что была дорога ему на свете.

Устинья молилась перед домовиной, не слушая их разговора. Куприян вдруг заметил, что снегопал унялся, небо посветлело. Луч солнца упал на поляну, и сразу вспомнилось, что нынче весна! Прямо на глазах белое покрывало распадалась на лоскуты, сквозь него проглядывали желто-бурые прошлогодние листья, ростки свежей зеленой травы. Цветы пролески поднимались к свету, растопыривали синие реснички. Куприян взглянул в небо, а когда опустил глаза – дед Замора исчез, как лесная тень. Слезы растаявшего снега сверкали в бесчисленных цветах, голубых глазах земли-матери.