Онлайн книга «Знамение змиево»
|
Ни в какую иную пору года не бывает так заметно, как люди изо всех сил стараются помочь матери-земле переменить платье. Лето и осень приходят своим чередом, когда она в полной силе, но сейчас, когда она едва открывает глаза и начинает дышать, ей требуется помощь. Пение у Власия тоже шло своим чередом, приближая самое страшное событие – смерть Спасителя на кресте, и самое радостное – его воскресение. Воята читал псалмы, исполняя привычную обязанность, но, казалось ему, никогда ещё он не ждал от грядущего возрождения чего-то столь важного и желанного для себя. Заметно прибавился день, и куры начали нестись. Воята обрадовался, как дитя, когда баба Параскева однажды утром показала ему два найденных в курином куту первых яичка. В Великий четверг к бабе Параскеве собрались её дочери, жившие в Сумежье, и принялись красить яйца, разрисовывать разными узорами. Привели подрастающих детей, и баба Параскева рассказывала им: дескать, Мария Магдалыня некогда явилась к цесарю Тиберию, дабы сообщить, что Христос воскрес. Говоря это, подала ему яйцо, и в руках Тиберия оно вдруг само стало красным. «Воистину воскрес!» – сказал изумлённый цесарь, и с тех пор повелось яйца на Пасху красить. К вечеру баба Параскева сварила кашу, накрыла стол чистой белой скатертью, поставила горшок, накрытый новой миской, новую ложку, а перед ними водрузила резную «божечку» – Параскеву Пятницу из красного угла. Воята не удивился: он давно привык воспринимать эту икону почти как ещё одного живого члена семьи, кого-то вроде небесного двойника хозяйки. – Завтра же годовая пятница, – припомнил он, сидя на своей лавке и собираясь ложиться. – Великая… Анна, да? Третья «великая пятница» представлялась ему в образе Параскевиной дочки Анны, полной и величавой, с красивым, румяным, будто наливное яблоко, лицом. – Анна Страшная, – подтвердила баба Параскева. – Лучше Красная. А Зелёная – Катерина? – Зелёная – Варвара, ей срок перед Сошествием Святого духа. Она – пятница пятая. Катерина – шестая, она идёт перед Ивановым днём. Ульяния – седьмая пятница великая, она перед Петровым днём. Восьмая – Соломия… – Стой! – Воята, внимавший ей в полудрёме, вдруг выпрямился. – Как ты сказала? – Соломия – восьмая… – Нет, перед ней? – Перед Соломией – Ульяния, пятница седьмая, бывает перед Петровым днём. – Погоди! – Воята поднял руку, призывая её к молчанию. – Я её где-то уже встречал. – Пока ты здесь у нас живёшь, её ещё не было, а слыхал ты перед Михайловым днём, когда у нас все пятницы святые чествовали. – Нет, я ещё до того… Где-то… в книге… – В книге? В Новгороде? – Нет, здесь, в Сумежье. Не так давно… я уже с вами жил. Воята встал и прошёлся по избе, поглядывая на деревянную Параскеву на столе и ожидая от неё помощи. – Здесь у нас книг-то немного, – сказала живая Параскева. – Псалтирь твоя греческая, в ней разве? Воята вспомнил писание в той Псалтири, сделанное рукой самого Панфирия и немало его в своё время взволновавшее. Псалтирь он давно отдал отцу Касьяну и с тех пор видел только в церкви, но запись помнил наизусть: «И пребысть аз в пещерах 30 лет, молясь к Богу крепко день и нощь. И услышана бысть молитва моя. Глас бысть ко мне: иноче, рабе мой, молитва твоя вошедши на небеса прията бысть. Видех аз ангела славна, он же рек: покажу ти видение, его же ради послан есмь. Видех аз: град велий светлый из вод глубоких извержен бысть и в славе воссияхом. Рек ангел ми: аще обрящется муж честен и храбр, град извержен будет, внегда отворит ангел-вратник златых ключей небес…» |