Книга Знамение змиево, страница 146 – Елизавета Дворецкая

После долгой духоты в церкви и в избе Воята глубоко вдыхал весеннюю прохладу. Вокруг него ещё вились золотые нити песнопений, и казалось, что голова, унесённая ввысь, почти не имеет связи с ногами. Душу заполняла радость, и верилось, что теперь, когда мать-земля одевается в свежее зелёное платье в честь воскресения Христа, самые смелые его надежды сбудутся. Недаром он выпросил у бабы Параскевы самый главный залог счастья-доли.

Воята заранее разузнал, где живёт Егорка-пастух, и даже сходил посмотреть, чтобы потом не заблудиться. Егорка обитал не в Сумежье, а позади жальника, близ выгона. Владения его составляла одинокая низкая изба, а при ней больше ничего, даже загородки. Хозяйство Егорка имел самое простое: никакой своей живности, почти никаких припасов. Ни жены, ни детей – пастуху, как монаху, они не положены. Питался он тем, что собирали ему сумежане. Завтра ему нанесут этих крашеных яиц полные лукошки, но Воята надеялся успеть первым.

Егоркина изба была крыта дёрном и частично опущена в землю, так что скаты крыши почти касались опушки, будто выросли из земли. Даже первые жёлтые цветочки одинаковые рассыпались здесь и там. Воята сошёл на несколько ступенек к входу, постучал. Никто не отозвался. Он постучал ещё раз; дверь явно была не заперта. Воята осторожно приоткрыл её, окликнул, заглянул внутрь. Проём был так узок, что ему пришлось повернуться боком, чтобы в него просунуться. Внутри не мерцало никакого света, и Воята с трудом разглядел старинную «чёрную» печь из крупных камней, простую утварь. Никого. На лавке у двери лежит длинный пастуший кнут, на стене висит несколько обмотанных берестой рожков.

Разочарование, даже досада слегка разбавили радость Вояты. Куда же Егорка делся? Ярила Зелёный, первый выгон скота и заодно пастуший праздник, был ещё впереди, хоть и совсем скоро, так куда он мог исчезнуть?

Поднявшись по ступенькам, Воята огляделся. За полосой рощи ему почудился дым, и он пошёл туда, осторожно пробираясь по мокрому покрову старой листвы.

Вскоре за деревьями мелькнул огонь. Показалась поляна, на ней горел костёр. Вокруг костра лежали овцы, серые и чёрные, а одна, самая крупная и белая, близ огня. Воята едва успел удивиться, чья же это скотина – не самого же Егорки? – пока отыскивал глазами пастуха.

Костёр был разожжён возле старого осинового пня. На пне, опираясь на посох, сидел сам Егорка – среднего роста сухощавый старик с длинными седыми волосами и такой же бородой. «Оброс, будто леший», – мельком подумал Воята. Овцы при его появлении подняли головы и провожали гостя глазами, пока он шёл через поляну к костру; глаза их отсвечивали жёлтым, и Вояте было неуютно под этими взглядами. Егорка тоже повернул к нему голову. Борода его, весьма пышная, расходилась кустом и слегка кудрявилась, глаза из сети морщин смотрели ясно и даже весело. На голове его сидела волчья шапка, закрывавшая брови, он словно бы весь состоял из бороды и шапки, да ещё из старого-престарого, облезлого овчинного кожуха. Седой и морщинистый, он выглядел старым, но принадлежал к тем дедкам, что будто каменеют в своей старости, не меняются десятилетиями и, похоже, с годами делаются только крепче и крепче. Казалось, рубани такого топором – топор отскочит, как от морёного дуба. Не диво, что о Егорке говорят как о вечном. В ясных зелёных глазах, на губах под густыми усами Вояте почудилась улыбка – удивлённая, радостная, недоверчивая, будто Егорка с трудом верит, что к нему приближается человек.