Онлайн книга «Знамение змиево»
|
– А ещё сказывают, – начал опять Миколка, – будто тело Страхоты в Дивном озере всплывает в корыте, если Плескач к нему придёт. – К озеру? – Если выйдет он на озеро, так сразу к нему то корыто плывёт, а в нём мертвец. Вот он и не ходит, на озеро-то… – А отец Македон раз пошёл, выходит… – Уж очень он, отец Македон, хотел озёрных бесов извести, да не знал как. – Может, знал? – Воята поднял глаза. – Может – знал, – со значением сказал Миколка. – Да нам не поведал. Ну, давай-ка спать, тебе рано в монастырь идти, если хочешь с матерью Агнией повидаться. * * * Наутро, едва рассвело, Воята вывел Соловейку из тесного сарая, где она гостила у Миколкиных кур и трех коз. Миколка, хорошо знавший порядок жизни в монастыре, разбудил Вояту перед началом утрени; подъезжая, они слышали из-за леса гудение била, созывающего в церковь. Если бы не служба, мужчину, да еще молодого, могли бы вовсе не впустить за монастырскую ограду. Миколка рассказывал, что миряне иногда ходят сюда на пение – ведь до храмов в Сумежье и Марогощах отсюда день пути. Но вблизи от Усть-Хвойского монастыря имелись лишь две деревни – Мураши на Ниве и Горицы на Хвойне, – и оттуда миряне приходили на службу по воскресным дням и большим праздникам. Перед воротами на снегу, выпавшем за ночь, виднелась всего одна цепочка следов. – Отец Ефросин пришёл, – указал на них Миколка. Он сам постучал в било и растолковал отворившей оконце монахине: мол, парамонарь власьевский, тот самый, что в Лихом логу ночевал. Оказалось, слава Вояты проникла даже и за монастырский тын. Наконец заскрипела и отворилась воротная створка. – Мать игуменья благословила допустить, – объявила монахиня-привратница. Только теперь Воята увидел её целиком: углы рта, складки от носа, даже уголки глаз на немолодом бледном лице были опущены, в полном согласии между собой, словно выражая смирение. При взгляде на это лицо у Вояты возникло желание тоже опустить глаза и склонить голову. Крестясь в знак уважения к святому месту, Воята вслед за привратницей прошёл за ворота и по деревянному настилу направился к церкви. Когда они подошли, звон била прекратился. Монахини уже все были в церкви; на пришедших они не смотрели, а Воята, скрывая неприличное любопытство, украдкой окинул их взглядом. Сколько ему было видно при свечах, все монахини, числом восемь или девять, были в немалых годах. Самой молодой было на вид лет сорок, и лицо её казалось грустным; у остальных на морщинистых, носатых лицах отражалась уверенность и твёрдость духа. У одной, невысокой и полноватой, отверстие апостольника[34]было так мало, что укрывало лицо от век почти до нижней губы, и это придавало инокине настороженный вид. С краю стояла схимонахиня: чёрный куколь с белыми вышитыми крестами, похожими на могильные, скрывал лицо и придавал ей облик некоего духовного скелета, мертвеца среди живых. По согбенному стану было видно, что она весьма стара. Вид этой фигуры, выражавший отречение от всего земного и от самого света белого, внушал трепет и невольный ужас. – А где ж игуменья? – шепнул Воята украдкой Миколке, не найдя ни на одной из инокинь наперсного креста. – Вон она, мать Агния. – Так же тайком Миколка показал, куда смотреть. Воята едва не ахнул и подавил желание закрыть рот рукой, лишь выпрямился, крепко сжимая губы. Обладательница наперсного креста была так мала ростом, что её голова в скуфье[35]доставала лишь до плеч стоявших рядом инокинь – а те были женщинами роста самого обычного, много ниже Вояты. Не только ростом, но и сложением она напоминала ребёнка. Лицо Вояте было трудно разглядеть, но морщины, как у прочих, в глаза не бросались. |