Книга Знамение змиево, страница 67 – Елизавета Дворецкая

– Отец Ефросин. – Миколка указал ему на священника.

Священник достиг весьма преклонных лет, как и положено для служащего в женском монастыре. Тоже невысокий, худощавый, он был кривобок и клонился вправо; негустые волосы и борода белели как снег. Однако даже при свете свечей было видно, что тонкое лицо его сияет добротой.

Пение в монастыре тянется долго, но Воята старался не отвлекаться на свои мысли, привычно подпевал псалмы. Иногда бросая взгляд на игуменью, он не раз видел, что и она смотрит на него, и ему казалось, эта крошечная инокиня, облечённая высоким саном, считает неуместным здесь его, дубину здоровую. Но желание посоветоваться с нею не уходило, а только усиливалось.

Наконец служба завершилась, Воята с Миколкой вышли на крыльцо. Монахини разошлись, убрела куда-то схимонахиня: видно, её келлия находилась в дальнем углу монастырских угодий, за елями, а не напротив церкви, как прочие. Воята невольно проводил глазами эта невысокую, дряхлую, переваливающуюся фигуру, чёрную, в белых крестах с макушки до ног: казалось, она, побывав в церкви, бредёт назад на тот свет, где обитает уже давно.

После всех вышли мать Агния, отец Ефросин и ещё одна инокиня, крепкая, рослая старуха, с её морщинами и крупным выступающим вперёд носом будто вырезанная из дуба. Мать Агния давала ей поручения, и дивно было видеть, как этакая громада слушает такую кроху, склонив голову набок, выражая тем самым желание стать поменьше и не выситься дерзновенно над игуменьей. Мать Агния стояла прямо, сложив руки с намотанными чётками, и от этой невысокой ладной фигуры веяло уверенностью ровно горящей свечи. Воята переминался с ноги на ногу с другой стороны крыльца, не зная, как обратить на себя внимание игуменьи, и в то же время смущаясь от того, что она, разумеется, давно его заметила и, видно, недоумевает, чего этому чужому молодцу от неё надобно.

Но вот рослая инокиня отошла и перестала заслонять от Вояты мать Агнию, и Воята ощутил на себе взгляд игуменьи. Она кивнула ему довольно ласково, приглашая подойти. Не чуя под собой ног, Воята приблизился.

– Благослови, матушка! – Голос Вояты от волнения прозвучал совсем хрипло.

Мать Агния перекрестила его; чтобы поцеловать её холодную руку, Вояте пришлось согнуться пополам.

– Ты искал со мной беседы? – услышал он голос, довольно низкий, но слышалась в нём сила, строгость и доброта.

– Искал, матушка.

Воята разогнулся и обнаружил рядом с игуменьей другую сестру, взамен ушедшей старухи: эта была ещё не стара, может, лет тридцати; она на голову возвышалась над игуменьей и взирала на Вояту строгими, почти враждебными тёмными очами из-под сведённых бровей, густых и чёрных. Вид у неё был настолько воинственный, насколько это возможно для женщины её сана. Воята снова перевёл взгляд на мать Агнию и теперь, вблизи, был поражён её лицом. Уже достаточно рассвело, чтобы его рассмотреть. Мать Агния была средних лет, но ещё ближе к молодости, чем к старости: тонкие, нежные черты лица, красиво выписанные брови, едва видные из-под края апостольника, в миру доставили бы ей славу красавицы, но о монахине он не смел так думать. В обрамлении чёрного апостольника белое лицо матери Агнии выглядело как перл драгоценный в оправе из почерневшего серебра. У Вояты колотилось сердце, как будто ему явился ангел.