Книга Вдова на выданье, страница 126 – Даниэль Брэйн

Прасковья, обхаяв меня с нежностью, убралась хлопотать по дому. Я заглянула к детям, немного послушала урок и направилась в полицейский участок.

Я готовилась потерять несколько дней, пока узнаю хоть что-то, но убытки составили всего двадцать целковых. Где один, где два, где пять, и уже к обеду я вернулась в ресторан. В кухне царствовал Мирон, и хмурая, как осенняя туча, Леонида остервенело начищала единственный наш серебряный набор покусанных вилок и ложек. Меня она не удостоила даже взглядом.

Деньги развязывали языки, служители закона брали охотно и открыто и сожалели исключительно о том, что много за их сведения я не заплачу. Дела не сдавали в архив, никто ничего никуда не прятал, чего барыне не помочь, к тому же такой щедрой.

Мой муж покинул сей бренный мир без чьего-либо умысла. Сначала полицейский доктор счел, что я грешу на его коллегу за ошибочное лечение, и держался неприязненно, но, услышав от меня неуверенное «грибы», он нерасположение выказывать перестал. Нет, нет и нет, картина совершенно различная, студент-двоечник и тот не спутает, и из тощенькой папки был изъят скорбный лист. Занудно, в деталях, доктор описывал мне посмертное вскрытие, полагая, что чем больше тошнотворных подробностей, тем больше в итоге денег.

Зинаида скончалась — я попросила прощения у Евграфа — от отравления хлебным цветом. В этом участке доктор был молоденький, худенький, шепелявый, в пенсне, напоминал персонаж известного мультика и чванлив был точно так же. Он даже денег брать не хотел, лишь бы я послушала лекции, и я оставила ему на столе три целковых, чтобы он пошел уже и поел, но перестал шлифовать мне мозги.

На Леониду напали прошлым летом, в самом его начале — все, что мне было известно из ворчаний Парашки. Пока я терзала городового, пришел пожилой мужчина в гражданском, приказал оставить нас наедине и со всем тактом поведал, что такой сыск полиция учиняет по слову доктора или если тело найдут. Барышни, а тем более дамы, прибавил он, совсем уж понизив голос, срам на люди не несут. Тем не менее он обещал выяснить, проводился розыск или нет, и по любому результату прислать на мой адрес нарочного.

Денег он не взял. Уже выходя, я услышала, как к нему обратились «ваше превосходительство», и подобрала несколько справедливых слов для оценки своей наблюдательности.

Гибелью Ларисы и Домны занималось особое ведомство — инквизиция, я входила в мрачное здание с витражными окнами с понятным холодным страхом. Меня сожгут на костре, зачем я пришла, думала я, сидя на жесткой скамейке в коридоре. На пол падали яркие краски, ходили люди с колкими взглядами, колошматилась о стекло муха, пока проходивший мимо громила не прихлопнул ее газетой.

Я приуныла — здесь, однако, не церемонятся. Но под жутким названием скрывалась полиция, в чьи задачи входило расследование происшествий, связанных с приориями, будь то смерть легкомысленной девицы по дороге к пристанищу или осквернение колонн. Лариса погибла по пути с кладбища в присутствии сестер и братьев, а Домна возвращалась из приории, и статный, одно загляденье, дознаватель выцыганил десять целковых и ушел, оставив меня в пустом кабинете — два стула, стол, чучело совы. Вернулся он спустя полчаса, когда я от скуки уже начала делиться сомнениями с совой, и известил, что Лариса Мазурова утопла, а Домну удавили.