Книга Вдова на выданье, страница 124 – Даниэль Брэйн

Натыкать бы физиономиями всех, у кого вредная мать накануне ЕГЭ выкинула любимую куклу или злой отец с зарплаты чуть выше прожиточного минимума не раскошелился на велосипед. Травматики, в кого ни плюнь, а зарабатывают довольно, чтобы кормить психологов, ну да, ну да.

— Потап, неси топор!

Дворник кивнул и юркнул в соседнюю клетушку. Я вяло проследила, как его спина пропала в пасти кладовки, послала смазливую горничную за водой и стояла, слушала рыдания Леониды и от всего сердца напрасно надеялась на благополучный исход.

Я прикинула в руке вес топора, все очарованно застонали. Драма завораживала, горничная, принесшая воду, приплясывала, губки стянув в куриный зад.

Кто из владельцев ларьков не умеет отжимать заевший замок? Я сунула лезвие в щель, минусуя из заработанных денег стоимость ремонта. Я-Ольга была сильнее, чем я-Липочка, или замки за прошедшие сто с лишним лет начали делать более хлипкими, но провозилась я минут пять и изрядно вспотела. Дверь подалась, я с усталым торжеством всучила дворнику топор, народ безмолвствовал, горничная валялась в обмороке.

Я обозвала собравшихся полудурками и шагнула в темноту.

Меня могло поджидать что угодно, возможно, даже смерть. Красивая же ловушка, и любой суд — а суд в эту эпоху падок на красноречие в ущерб фактам и логике — признал бы Леониду невиновной. Взгляните на эту горемыку, господа присяжные заседатели! Защищаясь, чтобы не быть поруганной снова, она убила бы вестников самой Всемогущей, давайте ее простим.

Я хотела сохранить в себе прогрессивный дух двадцать первого столетия и облить Леониду холодной водой, а вынуждена была прибегнуть к веками проверенным методам, и все из-за впечатлительной дуры, которую топор в барских ручках снес в нокаут. Закусив губы для пущей решимости, я толкнула Леониду в плечо и отвесила ей оплеухи. Вторая прозвучала уже в тишине, но я не могла остановиться.

— Это я, Олимпиада! Липа! — громко сказала я, не желая, чтобы мне сейчас вцепились в горло. Леонида давилась слезами, но уже без истерики, я села рядом с ней на сундук, бесцеремонно притянула к себе.

Духота страшная, темнота, за дверью скребется голодная до зрелищ прислуга. Господам не пристало совать носы в бесчинства, им интересно, но втихаря, слуги все, что видели, передадут и от себя добавят, чего не было. И, что самое странное, Леонида не против.

— Что случилось, то случилось, — с фальшивым участием изрекла я, гладя Леониду по роскошным спутанным волосам. Она всхлипывала, уткнувшись мне в колени, и это был уже не ужас, а его серая тень, как после ночного кошмара. — Об этом знает всего несколько человек… — Уцелевших, кстати, человек. Знало больше. — Я, ты, Кл… Лариса. Тяжело? Трудно? Обидно? Но зачем всему миру рассказывать?

Леонида дернула плечом, давая понять, что мои речи ее коробят. Хорошо, я не напрасно распинаюсь, утешитель из меня все же аховый.

— Придется ли тебе с этим жить? Да, придется, — я хмурила брови, хотя кто рассмотрел бы мою скупую мимику в этом мраке. — Но если бы тебя ограбили, ты береглась бы, деньги прятала, вечерами по улицам не ходила, но не кричала бы всем и каждому — смотрите, я жертва ограбления! Ты же печать сама на себе ставишь, зачем? Теперь половина дома знает, что с тобой было, а утром вторая половина будет знать.