Книга Вдова на выданье, страница 17 – Даниэль Брэйн

Простой рецепт понять, сон или нет — зажмуриться и открыть глаза, но я медлила, сидела, смотрела на нечитаемые знаки, слушала нарастающий гул в ушах и медлила. Это всего лишь сон, но вместе с ним я потеряю то бесценное, что сопит сейчас в двух шагах, только руку протяни.

Я прижала ладонь к губам, чтобы не заорать от осязаемой, физической боли, и прежде чем закрыть глаза, успела увидеть ошалевшую старуху. А потом я зажмурилась до искр и ослепительных вспышек, и из-за них же я не разглядела, кто же меня ударил. Я услышала неразборчивый, нетрезвый и очень чем-то недовольный мужской низкий голос, почувствовала еще один сильный удар в живот и следом острую боль и, вскрикнув, открыла глаза, убежденная, что меня ослепит после мрака самый обычный электрический свет самой обычной больничной палаты.

Но никакой палаты не было. Я сидела, по-прежнему зажав рот рукой, упершись локтем в стол, рядом маячила Парашка, и перед моими глазами лежал паспорт на имя Мазуровой Олимпиады Львовны, урожденной Куприяновой.

Без фотографии, со смазанными печатями, но, несомненно, настоящий. Под безумным от испуга взглядом старухи я вела пальцем по строчкам: глаза — голубые, волосы — русые, возраст — двадцать три года, вдова купца третьей гильдии Мазурова Матвея, сына Сергеева, и двое детей ее: Евгений, сын Матвеев, и Наталия, дочь Матвеева, фамилией Мазуровы, четырех лет.

Значит, не сон, подумала я, прислушиваясь к отголоскам острой боли в животе, привычной почти каждой девушке или женщине раз в четыре недели. Это не сон, это новая жизнь…

Я прижала рукой паспорт, словно он мог куда-то исчезнуть, и оглянулась на спящих детей. Моих спящих детей. Евгения и Наталию, четырех лет, фамилией Мазуровы.

Новая жизнь — и лучший подарок, кто бы его мне ни сделал. Господи, господи, у меня двое детей.

Я вытащила еще один документ, опасаясь, что разобрала я текст чисто случайно и все остальное не пойму, но нет, я читала словно на родном русском, не спотыкаясь ни на едином слове, хотя почерк иногда оставлял желать лучшего. Свидетельство о смерти помещика Льва Куприянова. Свидетельство о смерти помещицы Марии Куприяновой, разница с мужем — всего два дня. Родители Олимпиады скончались в возрасте пятидесяти и сорока семи лет, слишком рано, и, скорее всего, причиной смерти было что-то заразное или несчастный случай.

Закладная банка, судя по вензелям с коронами, государственного, с жирной печатью «погашено». Свидетельство о смерти купца третьей гильдии Матвея Мазурова, сына Сергеева. «Выпись из метрической книги» моих малышей. Завещание…

Только сейчас я сообразила, что Парашка сидит, не шевелясь, и громко, как кузнечные меха, дышит. Дышала ли я сама?

Находясь в здравом уме и памяти, но, судя по скачущему, невнятному почерку, уже при смерти, мой муж завещал все свое состояние, как то установлено высочайшим указом, сыну своему Евгению, с указной долей одной четырнадцатой недвижимого имущества и одной осьмой движимого сестре его Наталии. Указная часть одной седьмой недвижимого имущества и одной четвертой движимого назначалась супруге, Мазуровой Олимпиаде, дочери Львовой, то есть мне, как мне была вверена и опека над прочим имуществом по достижению Евгением совершеннолетия.

Я утерла выступивший на лбу пот — здесь нестерпимо жарко. Какого черта мой муж на смертном одре написал завещание, если все осталось, как установлено «высочайшим указом», то есть все по закону?