Книга Вдова на выданье, страница 30 – Даниэль Брэйн

Возможно, что так и было, если еще раз вспомнить весь разговор. Возможно, Лариса не лгала и я действительно целовала ей ноги ровно за день до того, как я оказалась не я. И, что опять же возможно, отдать ребенка в обучение к Обрыдлову было привилегией.

— Ну не молчи, не молчи, — замахал рукой Пахом Прович и откинулся на спинку кресла. — Я дело вдовье знаю. Трудно, боязно, а тебе каково, ты же барышня, что тебе купеческие потребы. Чего вчера вызверилась? Как кошка бешеная. Или… погоди, Лариска без твоего ведома сына твоего в обучение отдать собралась?

Как есть Кощей, решила я, глядя, как наливаются кровью выцветшие глаза Обрыдлова. Но думала я отстраненно, не зная, как обстояло все в действительности. Насколько я могу судить — а насколько я могу судить о мотивах и ценностях людей, живших больше века до меня? — как Олимпиада могла просить золовку устроить сына в «хороший дом», так и Лариса, памятуя о будущем браке Олимпиады, могла насвоевольничать.

Спрашивать, как бы поступил Обрыдлов, если бы у него был сын, я не стала. Вполне вероятно, он счел бы обучение у толкового купца за честь.

Пахом Прович устал гневаться, поморгал, почесал рукавом подбородок. Ответа от меня он никакого не ждал, считая бабу и бабью дурь чем-то, времени вовсе не стоящим. Над головой его оглушительно цокали ходики, а в такой подходящий момент затянувшейся паузы распахнулись резные дверцы, и из них вылетела кукушка на привязи, зычно голося.

— Я бы тебя взял, матушка, будь я вдовец, — огорошил меня задумчивым признанием Обрыдлов, когда кукушку окончательно втянуло обратно в часы. — Девка ты благородная, кровь с молоком, и не смотри, что мелкая, а двоих и выносила, и родила. Значит, и еще нарожаешь. Вон, третья жена, и сызнова пустая, как проклял кто.

Я деликатно кашлянула. Ну, я не буду разрушать чужие иллюзии.

— Осьмой год женат, и все пустая, — продолжал Обрыдлов. — Но — а куда ее девать? В приорию без света ей не уйти, разве что тебя подсобить попросить? Говорят, ты мужа своего порешила, матушка? И как это у тебя, соловушки, получилось, а-ха-ха-ха!

Он захохотал так, что стены ходуном заходили, а я похолодела. Да, еще меня в глаза обвиняют в убийстве, и если то, что я видела во сне, правда, то даже робкая забитая Липочка могла превратиться в дикого тигра. Если ее покойный супруг поднял руку на детей…

Но пока обвиняют меня обыватели, а не прокурор, жить можно спокойно.

— Если бы я согласилась отдать Евгения в обучение… — начала я, перекрикивая хохот Обрыдлова и не очень надеясь, что он расслышит.

— Нет-нет, матушка, теперь не проси, — разом оборвав смех, серьезно заявил он. — Ты, может, и случайно умом повредилась с испугу, а мне такого не надобно. Этак я начну таких, — он покрутил пальцем у виска, — к себе брать, а после у меня смертоубийства случатся.

Резонно, при такой конкуренции ему следует крайне внимательно смотреть, кого он принимает к себе в дом.

— Я не отдам сына никому и никуда, — стиснув зубы, пообещала я. Самой себе, бывшей себе самой. — Мне интересно, что было бы с его наследством, если бы он попал в обучение к вам, Пахом Прович. Да, я знаю, что все, что у нас теперь есть, это старый склад, где мы и живем. Но хотя бы с этим.

Обрыдлов наклонил голову, свет из окна игриво сверкал на лысине. Чем дольше я говорила, тем больше он отчего-то мрачнел.