Книга Вдова на выданье, страница 33 – Даниэль Брэйн

Я растерянно взглянула на опустевший поднос, но смущение было недолгим. В конце концов, объедаю я не сирот.

Вытереть руки было нечем, поэтому сгодилась и юбка. Я сунула бумагу за пазуху, проверила, насколько надежно она там лежит, и потянулась налить себе чаю.

— Если Макар Саввич так любит жену, — почти растроганно промолвила я, стараясь не расплескать от волнения чай, — как он мог уже о браке договориться?

— А я почем знаю, матушка? — пожал плечами Обрыдлов. — Может, старуха Агафья подсуетилась. А уж что за резон, так тебе, матушка, лучше знать. Ну, сыта? — он поднялся и пошел со шкатулкой к шкафу. — Тогда и честь пора знать, мне ехать надобно, и так с тобой подзадержался.

Я заглотнула уже остывший чай. Спасибо, друг, ты сделал для меня невероятно много, и сам не понимаешь, как помог. Будет возможность, время придет, и мы сочтемся, но пока перед тобой все та же дурочка Олимпиада.

— Благодарствую, Пахом Прович, — поклонилась я, надеясь, что правильно и Обрыдлова на месте не хватит удар.

Каким-то образом нужно добраться до дома, и я понятия не имею как. Я помнила название — Заречье, Зареченские склады, и представляла, что они невыносимо далеко от того места, где я сейчас. А денег нет, и даже продать нечего, значит, придется идти пешком.

Будь я юной красоткой, но в своем времени, напросилась бы к Обрыдлову в коляску или спросила прямо, не подкинет ли он меня по дороге. В моем времени это расценили бы как нахальство, здесь Обрыдлов мог решить, что я ему намекаю на услуги определенного характера. Понятно, что он пыхтеть будет больше, чем эти услуги потреблять, но… нет. Пойти в содержанки я всегда успею. Наверное.

Обрыдлову уже не было до меня никакого дела, он зарылся в бумаги, и я, пробормотав слова прощания, покинула гостеприимный кабинет. В чем у купцов не было недостатка, так это в хлебе-соли.

В зале я немного задержалась: ко мне подскочил мальчонка и протянул корзинку.

— Сема, нравится тебе у Пахома Провича? — спросила я негромко.

Семка расплылся в улыбке.

— А то, государыня! — важно откликнулся он и слегка поклонился. — Дядюшка Пахом меня грамоте обучил. Кормит сытно. — Он оглянулся на остальных мельтешащих парнишек. — А ввечеру играть можно, а еще с покупателями работать!

Он шмыгнул носом, запал его чуть иссяк.

— Правда, дядюшка Сила говорит, мал я еще. Но все равно помогать разрешает. А у отца что: есть нечего, темно, только люльку качай и кожу нюхай, фу.

При этих словах он принюхался и ко мне, и я, вспомнив, на какой подводе сюда ехала, отдала должное и лавочнице, и Силе, да и самому Обрыдлову тоже. Могли бы меня, вонючку, и на порог не пустить.

Я осмелела.

— Сема, а есть подводы сейчас на складе?

— А как не быть, государыня! Ну, прощайте!

Он опять поклонился, я едва удержалась, чтоб не потрепать его по голове. Выводы я сделала: кто бы ни хотел отдать Женечку в обучение, продиктовано это было… добрым намерением. И мальчишки у Обрыдлова в самом деле довольны жизнью.

Мне будет трудно. Я никогда не начну мыслить, как все эти люди, но мне придется заново научиться отличать добро и зло.

Я вышла из конторы и пошла к рампе. Подвод все прибывало, я не подходила близко, смотрела, кого лучше выбрать, кто уж наверняка отправится в наши края. Обрыдлов торговал всем, чем мог по закону: и выпечкой, и мукой, и тканями, и скобяными товарами, и овощами, и соленьями. Вспомнив бывшее назначение своей комнатушки, я подошла к молодому деловитому парню, расставлявшему на телеге кадки с чем-то квашеным.