Книга Вдова на выданье, страница 87 – Даниэль Брэйн

— Заходил, барыня. Тверезый, добрый да грамотный! Вон он тебе оставил, — Федул кивнул в сторону, где «бригада» свалила свою верхнюю одежду и «ссобойки». — Что купить потребно да в каком количестве.

Я закусила губу. Не сметь рыдать!

— А что до тутошнего начальства, то Сан Проклыч передать велел, что сам обо всем позаботится, как вами и договорено.

Я кивнула. Печника, мужика с именем и репутацией, я нашла опять же по объявлению, и его работа, включая все договоренности с управляющим рядами и выкладку, обошлась мне в пятьсот целковых. Печь с плитой стоила еще двести целковых, и капиталы мои таяли, как лед по весне, но мне запретили бы разводить огонь и готовить без клейма одного из лучших — и самых дорогих — мастеров города.

Я сунулась в записку. Печник подробно расписал все затраты, чего и сколько мне купить и когда, указал сроки, даже время, когда его работы произведут больше всего шума. Да, дерет нещадно, но отвечает за результат, думала я и не сразу услышала, как Федул истошно вопит:

— Барин! Барин, да куда же вы, барин! Ай, Петр, Петр, барина хватай скорее, барина!

Тощенький и проворный Петр пробежал мимо меня, я вздрогнула и оглянулась, а затем бросилась за ним, изо всех сил стараясь не орать от ужаса. Но Петр не подвел и, пока я подбежала, уже снял со стола Женечку, который секунду подумал, а потом обиженно заревел.

— Благослови тебя Всемогущая, — искренне произнесла я, прижимая к себе ревущего сына, и полезла свободной рукой в ридикюль, потому что одним благословением сыт никто не будет. — Вот, держи.

— Да я, барыня, да я это, — забормотал Петр, но деньги взял и вернулся к работе. Я же поставила Женечку на пол и тыльной стороной рук утерла слезки.

— Тише, золотко, ничего не случилось, зачем ты на стол полез?

Прежде за сыном такого не водилось, но дети так и взрослеют.

— Там лучше видно, — шмыгнув носом, заявил Женя. Я наморщила лоб, он, видя мое недоумение, пояснил: — Там шторки.

— Какие шторки, солнышко? — Я поднялась, бросила запоздалый взгляд на Наташу, но ее от книжки нельзя было оторвать и за уши. — Какие шторки на столе?

— Как дома, — упрямо продолжал объяснять мне, непонятливой, Женечка. — Цветные. Ты дома шторки делала, которые из деревни привезла.

Интерьер ресторана?.. Ну да, я столько времени убила, чтобы понять, как будет выглядеть этот шалман… Даже думала отказаться от мысли отдельных занавешенных столиков, дичь выходила, не быть мне дизайнером, все же не быть.

— Я дома делал, а нянюшка у меня тряпочки забрала и сказала, что высечет. Она всегда так говорит, а никогда не высечева… высека…ет. Потому что добрая.

Женечка утер слезы, деловито подбежал к тряпочкам, которые он выпросил у Якшиной, но к ним давно добавилась масса других обрезков. То и дело на меня оглядываясь, он пошел по залу, выкладывая на каждый крестик на полу несколько цветных квадратиков.

Я стояла как прибитая пыльным мешком. Рабочие побросали дела, присоединились ко мне и пыхтели у меня за спиной, подошла Наташа и вцепилась мне в юбку. Я смотрела, как сын останавливается, рассматривает ткани, оставшиеся у него в руках, корчит гримаски, возвращается, бежит к уже разложенным, меняет квадратики и начинает свое путешествие по огромному для него залу снова.

И у меня что-то щелкнуло в голове. То, что в двадцать первом веке я назвала бы «законченной концепцией», и Федул таких премудростей не знал, но слово вставить осмелился.